Процесс Оскара Уайльда

Отношения с Альфредом Дугласом и судебный процесс Ещё в 1891 году Уайльд познакомился с Альфредом Дугласом, который был младше Уайльда на 16 лет. Оскар очень подружился с юношей, а потому перестал часто видеться со своей женой и детьми. Но Альфред Дуглас, избалованный аристократ, (Бози, как его называли) плохо понимал, кто такой Уайльд. Их отношения связывали деньги и прихоти Дугласа, которые Уайльд покорно исполнял. Уайльд в полном смысле слова содержал Дугласа. Как следствие, Оскар разлучился с семьей. Их отношения, конечно, не мог не видеть Лондон. У Дугласа же были плохие отношения со своим отцом — маркизом Куинсберри, потерявшим расположение общества. Отец с сыном постоянно ссорились, писали друг другу оскорбительные письма. Куинсберри свято верил, что значительное влияние на Альфреда оказывал Уайльд, и жаждал сокрушения репутации лондонского денди и литератора, чтобы тем самым восстановить свою давно пошатнувшуюся репутацию. Ещё в далёком 1885 году к британскому уголовному законодательству была принята поправка, запрещающая «непристойные отношения между взрослыми мужчинами». Куинсберри пишет записку Уайльду и оставляет её в клубе, где обычно бывает последний, в этой записке Куинсберри называет Уайльда содомитом. Уайльд возмущен, друзья советуют ему пренебречь оскорблением и на время уехать из страны, но Альфред Дуглас, ненавидящий отца, настаивает на том, чтобы Уайльд подал в суд на маркиза Куинсберри за клевету. Маркиз собирает свидетелей, предъявляет суду список из 13 мальчиков, с указанием дат и мест, где писатель с ними встречался, и дело оборачивается против Оскара Уайльда. В зале суда не было свободных мест. Уайльд защищал чистоту своих отношений с Дугласом и отрицал их сексуальный характер. Своими ответами на некоторые вопросы он вызывал у публики взрывы смеха, но сам стал понимать, что после недолгого триумфа он может слишком низко упасть.

Например, обвинитель задавал Уайльду вопрос: «Не может ли привязанность и любовь художника к Дориану Грею натолкнуть обыкновенного человека на мысль, что художник испытывает к нему влечение определённого рода?» А Уайльд отвечал: «Мысли обыкновенных людей мне неизвестны». «Бывало ли так, что вы сами безумно восхищались молодым человеком?» — продолжал обвинитель. Уайльд отвечал: «Безумно — никогда. Я предпочитаю любовь — это более высокое чувство». Или, например, пытаясь выявить намёки на «противоестественные» отношения в его работах, обвинитель зачитал пассаж из одного уайльдовского рассказа и поинтересовался: «Это, я полагаю, тоже написали вы?» Уайльд специально дождался гробового молчания и тишайшим голосом ответил: «Нет-нет, мистер Карсон. Эти строки принадлежат Шекспиру». Карсон побагровел. Он извлёк из своих бумаг ещё один стихотворный фрагмент. «Это, вероятно, тоже Шекспир, мистер Уайльд?» — «В вашем чтении от него мало что осталось, мистер Карсон», — сказал Оскар. Зрители захохотали, и судья пригрозил, что прикажет очистить зал.

На одном из судебных заседаний Уайльдом была произнесена речь, которая вызвала восторг у слушавшей процесс публики. Когда обвинитель попросил разъяснить, что бы означала фраза «любовь, что таит своё имя», высказанная Альфредом Дугласом в его сонете, с огненной силой Уайльд сказал следующее:

«Любовь, что таит своё имя» — это в нашем столетии такая же величественная привязанность старшего мужчины к младшему, какую Ионафан испытывал к Давиду, какую Платон положил в основу своей философии, какую мы находим в сонетах Микеланджело и Шекспира. Это все та же глубокая духовная страсть, отличающаяся чистотой и совершенством. Ею продиктованы, ею наполнены как великие произведения, подобные сонетам Шекспира и Микеланджело, так и мои два письма, которые были вам прочитаны. В нашем столетии эту любовь понимают превратно, настолько превратно, что воистину она теперь вынуждена таить своё имя. Именно она, эта любовь, привела меня туда, где я нахожусь сейчас. Она светла, она прекрасна, благородством своим она превосходит все иные формы человеческой привязанности. В ней нет ничего противоестественного. Она интеллектуальна, и раз за разом она вспыхивает между старшим и младшим мужчинами, из которых старший обладает развитым умом, а младший переполнен радостью, ожиданием и волшебством лежащей впереди жизни. Так и должно быть, но мир этого не понимает. Мир издевается над этой привязанностью и порой ставит за неё человека к позорному столбу. (пер. Л. Мотылёва)

Этот ответ был, однако, контрпродуктивным в юридическом смысле, поскольку это только укрепило позицию обвинения в гомосексуальном поведении Уайльда. Заседание закончилось тем, что присяжные не смогли вынести вердикт. Адвокат Уайльда, сэр Эдвард Кларк, наконец смог получить от судьи разрешение на то, чтобы Уайльда отпустили до решения суда под залог. Священник Стюарт Хедлам, не знакомый на тот момент с Уайльдом, но недовольный судом и травлей Уайльда в газетах, внёс большую часть из назначенной суммы в 5000 фунтов стерлингов. Уайльд был освобожден и, избегая внимания, поселился в доме своих знакомых, Эрнеста и Ады Леверсонов.

Окончательное судебное разбирательство велось под председательством судьи Альфреда Уилса. 25 мая 1895 года Уайльд был признан виновным в «грубой непристойности» с лицами мужского пола, в соответствии с поправкой Лабушера, и приговорён к двум годам каторжных работ. Судья завершил заседание словами: «Это самое дурное дело, в каком я участвовал». Ответ Уайльда «А я?» утонул в криках «Позор!» в зале суда.