Дмитрий Богров

Дмитрий Григорьевич (Мордко Гершкович) Богров  — российский анархист, секретный осведомитель охранного отделения (агентурная кличка Аленский),

в 1911 году в результате покушения смертельно ранивший П. А. Столыпина.

Родился в состоятельной еврейской семье. Его отец был присяжным повереным и крупным домовладельцем, состояние которого оценивалось в полмиллиона рублей. 

Дед — известный еврейский писатель. Брат — медик Ю. Богров, удостоен Анненского оружия с надписью «За храбрость», награжден орденами Святого Станислава II и III степени и Святой Анны III степени.

Учился в первой киевской гимназии.

В ноябре 1905 года поступил на юридический факультет Мюнхенского университета. Увлекся трудами теоретиков анархизма — Петра Кропоткина, Макса Штирнера.

В 1906 году вернулся в Киев, возобновил занятия в Киевском университете, который закончил в 1910 году.

С конца 1906 года вступил в киевскую группу анархистов-коммунистов. Через несколько месяцев, разочаровавшись в анархистах, добровольно предложил свои услуги Киевскому охранному отделению. В качестве платного агента (агентурный псевдоним Аленский /Капустянский — для внутреннего употребления среди сыщиков) сотрудничал с охранным отделением до 1910 года, выдал ряд анархистов и эсеров, получая в месяц до 150 рублей.

В частности, по его доносам в конце 1907 — начале 1908 года было арестовано большинство членов анархо-коммунистической группы Сандомирского-Тыша.

С февраля по ноябрь 1910 года служил помощником присяжного поверенного в Петербурге. Проживал в Киеве, во флигеле отцовского дома на Бибиковском бульваре (сейчас бульвар Шевченко, дом и флигель сохранились).

В 1910 году в связи с тем, что в подпольных кругах распространились подозрения в провокаторстве Богрова, он временно прервал отношения с полицией.

В 1911 году, в конце августа, перед приездом в Киев императора Николая II со свитой на торжества, посвящённые открытию памятника Александру II, явился в Киевское охранное отделение с сообщением о якобы готовящемся эсерами покушении на одного из сановников.

1 сентября 1911 года по пропуску, выданному начальником Киевского охранного отделения Н. Н. Кулябко с согласия П. Г. Курлова, А. И. Спиридовича и М. Н. Веригина, прошёл в городской оперный театр и во время второго антракта спектакля «Сказание о царе Салтане» из браунинга смертельно ранил председателя Совета министров П. А. Столыпина. Был схвачен на месте.

По приговору военно-окружного суда приговорён к смертной казни и повешен в ночь на 12 сентября в Лысогорском форте.

Из рассказа очевидца казни:

«Когда к Богрову подошел палач, тот обратился к присутствующим с просьбой передать его последний привет родителям. После этого палач связал его руки назад, подвел к виселице и надел на него колпак. Последние слова Богрова (удивительно безразличного ко всему происходящему) были обращены к палачу: „Голову поднять выше, что ли?“ Спокойствие приговоренного смутило даже палача и он поспешно выбил табурет из-под ног Богрова…».

1 сентября Богров написал прощальное письмо родителям со словами: 

«… я всё равно бы кончил тем, чем сейчас кончаю».

В своих показаниях и последующей книге брат Д. Г. Богрова, Владимир, доказывает, что причиной сотрудничества брата-анархиста с полицией являлись не материальная заинтересованность или идеологические шатания, а замысел продемонстрировать несостоятельность системы политического сыска и тем самым дискредитировать ее в глазах правительства.

В отличие от крайне быстрых, по тогдашним меркам, судопроизводства и казни Богрова, расследование в отношении замешанных должностных лиц велось медленно и окончилось практически ничем.

В январе 1913 года сенаторская ревизия (комиссия) под руководством М. И. Трусевича подготовила обвинительный акт, однако дело в отношении Курлова, Веригина и Спиридовича было прекращено по указанию Николая II, а срок заключения подполковника Кулябко был сокращен царем с 16 месяцев до четырех.

Письмо Богрова от 1 декабря 1910 года:

«Я стал отчаянным неврастеником… В общем же все мне порядочно надоело и хочется выкинуть что-нибудь экстравагантное, хотя и не цыганское это дело»

***

Из воспоминаний современников

Гроссман-Рощин И. С., анархист: 

«Богров жил протестом против нудной обыденщины и никогда не был просто весёлым, радостным, упоённым борьбой и риском».

"В душе была осень, мгла… Был ли Дмитрий Богров романтиком? Нет. В нем жило что-то трезвенное, деляческое, запыленно-будничное, как вывеска бакалейной лавочки… Я очень легко представляю Богрова подрядчиком по починке больничных крыш, неплохим коммивояжером шпагатной фабрики… И он бы серо и нудно делал нудное дело. Но точно так же представляю себе и такой финал: в местной газете, в отделе происшествий появляется петитом набранная заметка: «В гостинице „Мадрид“ покончил самоубийством коммивояжер шпагатной фабрики Д. Богров. Причины самоубийства не выяснены»

***

комментарий из интернета :

".... Мне не близки идеи коллективной ответственности. Когда я вижу перед собой немца, мне не приходит в голову выставлять ему счёт за Холокост.

Когда Мел Гибсон в очередной раз по пьяни начинает предъявлять еврею-полицейскому за распятого Христа, мне больше неудобно за Гибсона, чем даже за полисмена. Ведь мог бы Mad Max дома посидеть, с чипсами и пивасиком, и не лезть под камеры с этим пьяным куражом.

Но вот есть один эпизод в российской истории, за который мне действительно стыдно.

Это убийство Петра Аркадьевича Столыпина.

Хотя полнота ответственности за это злодеяние лежит на погубившем Россию немецком царе, который в 1913 году принял на себя полноту юридической ответственности, освободив от неё технических организаторов покушения, и этот царь свою кару уже понёс, но мне всё равно неприятно, что непосредственным исполнителем этого страшного замысла вызвался стать еврей Мордехай Богров.

И, хотя в «Статском советнике» мудрый Акунин очень убедительно разложил мотивации еврейского киллера, которому не за что просить прощения у своих жертв, я не могу избавиться от чувства вины за эти выстрелы. Потому что с них запустилась вся та страшная мясорубка XX столетия, последствия которой мы ощущаем до сих пор. 

Убийство Столыпина — это очень отчётливый исторический момент, после которого всё в мире сломалось.

И это сделал наш.

И мне за это стыдно."