Фроим Беркович Абрамович

Родился в 1919 г., Молдавия, г. Аккерман; еврей;

Ивдельлаг НКВД, заключенный.

Проживал: Свердловская обл., ИвдельЛаг МВД.

Арестован: 2 июля 1945 г.

Приговорен: 7 сентября 1946 г., .

Приговор: 8 лет ИТЛ

Источник: Книга памяти Свердловской обл.

****

Я, Абрамович Эфраим, родился в городе Аккермане, Бессарабия, (ныне Белгород Днестровский) 6-го ноября 1919 г.

Мои родители: мать Абрамович Сарра Даниловна, отец Дов-Бер. У меня была старшая сестра, Хая-Циона, 1915 года рождения, и брат Шрага-Файвел, 1917 года рождения. С четырех лет начал посещать детский сад при нашей гимназии «Тарбут» («Культура»). Затем учился в начальной школе – четыре класса, затем окончил 8 классов гимназии. Занятия, в основном, велись на иврите.

С 1918 до 28 июня 1940 года Бессарабия находилась под властью Румынии.

После ультиматума, который Советский Союз направил правительству Румынии, Красная Армия 28 июня 1940 года перешла границу.

       Основоположником гимназии был Яков Бергер. Он работал вместе с коллективом преданных учителей, которые создали примерное педагогическое учреждение. Но первенство принадлежало, конечно, ему. Он умел направить всех в нужное и желаемое направление; как известно, в педагогической деятельности решает личный пример преподавателя. Яков Бергер лично преподавал несколько предметов. Он обладал богатыми знаниями в области иудаизма, а также владел несколькими иностранными языками. Помимо этого, он был замечательным организатором воспитательного процесса, а также занимался общественной деятельностью. Остальные наши учителя тоже обладали талантом преподавания и воспитания. Я хочу подчеркнуть, что наша гимназия “Тарбут” оставила положительный след в моей жизни и жизни всех, кто учился в ней.

       В нашем городе было много сионистских организаций. Надо подчеркнуть, что еврейское общество нашего города было разделено на разные сионистские движения. Кроме организаций для взрослого еврейского населения (таких, как “ Ционим Клалиим” («Общие сионисты»), “Цеирей Цион” («Молодые сионисты»), “Мизрахи” (религиозные евреи)), в городе было также много молодежных организаций, и в числе их “Гордония” – молодежно-сионистская халуцианская организация.

Я был членом этой организации с десятилетнего возраста. В нашем городе она была основана в 1929 году. В нее вступило большинство учеников гимназии “Тарбут”. Организация была названа именем величайшего мыслителя рабочего движения в Эрец-Исраэль – и в диаспоре – Аарона-Давида Гордона (1856 – 1922), одного из выдающихся деятелей второй алии. Его влияние на рабочее движение было огромным, благодаря личному примеру и его произведениям. Принципы движения “Гордония”: строительство Родины; воспитание человека; создание рабочего народа; возрождение еврейской культуры; собственноручный труд; обязанности алии в Эрец-Исраэль. Второй по величине организацией была “hаШомер hаЦаир” – молодежно-сионистское социалистическое движение. В Аккермане она была основана в 1928 году. Ее основателями были воспитанники еврейской гимназии “Тарбут”. В городе действовало также отделение организации “Бейтар” – аббревиатура от “Брит (Союз) Йосефа Трумпельдора”. Руководители отделения уделяли внимание военной дисциплине. Члены организации проходили подготовку в специальных сельскохозяйственных фермах для будущего поселения в Эрец-Исраэль.

В Аккермане также было отделение спортивно-сионистской организации “Маккаби”. В мире она была создана в 1921 году, у нас в городе – в 1922 г. Команды на спортивных занятиях подавались на иврите. Члены организации проходили также подготовку в тех же сельскохозяйственных фермах для будущей алии в Эрец-Исраэль. В городе была также организация идишистов. Книги – только на языке идиш. Библиотека называлась “Культур Лиге”. Там собирались члены коммунистической партии, которая в Румынии была под запретом. Для них библиотека служила прикрытием. Они были последователями еврейской “Евсекции Советского Союза”. “Евсекция” была создана в 1918 году и действовала до 1930 года, заслужив печальную славу гонителя еврейской культуры и языка иврит в Союзе.

       Весь 1939 год я проработал в секретариате нашей организации (“Гордония”), который находился в Бухаресте. Мы издавали брошюры, циркуляры, рассылали газеты и журналы на языке иврит, которые получали из Эрец-Исраэль, отвечали на письма, получаемые из местных отделений. “Гордония” была в Румынии самой большой молодежной организацией и насчитывала 6 тысяч человек. У нас была своя сельскохозяйственная ферма, которая готовила наших членов для будущей алии и поселения в киббуцы. Ежегодно мы устраивали летние лагеря в Карпатах, а также в других местах Бессарабии. Почетным председателем нашей организации был главный раввин Румынии – Немировер. Он был сенатором румынского парламента, в котором представлял еврейское население Румынии. Его официальным титулом был “сенатор права”. Он шефствовал в акции по сбору средств для устройства наших летних лагерей. Нашей работой руководили посланцы, которые приезжали из Эрец-Исраэль. Их присылал ЦК киббуцного движения.

       1939 год вплоть до середины 1940 года были расцветом нашего движения перед Катастрофой. На последней нашей конференции было введено новшество – “день воспитания” – день, который был полностью посвящен обсуждению проблем воспитания в нашем движении: воспитание характера и морали гордониста. Секретариат должен был сформировать систематическую воспитательную программу для разных возрастных групп, пользуясь для этого наукой воспитания и психологии. Конференция завершилась традиционным “днем воспитателя”. Я сделал доклад о работе секретариата за 10 месяцев 1939 года - о положении в отделениях движения в стране, о печатных изданиях секретариата.

       Зимой 1940 года я отправился инспектировать наши отделения на юге Бессарабии. В мае 1940 года мною было получено сообщение из секретариата, что я должен вернуться в Аккерман, чтобы приготовить документы для нелегальной алии. Наша задача состояла в том, чтобы закупать продукты и подвозить их в порт Бугаз, рядом с Аккерманом, и в порт Констанца. Товарищи, которые отплывали из этих портов, рассказали мне потом, когда я с ними встретился, как проходила процедура отплытия. На корабль поднимался начальник румынской сигуранцы Думитреску – в городе его хорошо знали за его придирки и строгости. Он проверял паспорт у каждого отъезжающего, чтобы убедиться, что среди них нет уголовных преступников и членов комсомола, которые преследовались румынской сигуранцей. Чтобы не ссориться с англичанами, паспорт он бросал в море - на случай, если корабль попадет в руки английских властей, которые старались вылавливать нелегальных эмигрантов и отправлять их в специальные лагеря, расположенные на Кипре.

Это продолжалось до 1948 года – до создания государства Израиль. Работая в секретариате, мы знали, что в мае 1939 года в Румынии находится специальный посланец Сохнута, помощник Бен Гуриона Иосиф Барпал, который занимался организацией нелегальной алии. Финансировал это мероприятие Джойнт. Все было сделано с согласия румынских властей, которые старались избавиться от своих евреев.

       С 28 июня 1940 года (с приходом советских войск в Бессарабию) начинается новая страница в жизни всех членов нашей организации. Все те халуцим, которые готовились к алие, и я в том числе, оказались в безвыходном положении. Граница в Румынию была закрыта наглухо. К подпольной работе мы не были готовы. Сионистские организации в Румынии работали легально. К нашему стыду, нашлись некоторые члены нашего движения, которые стали сотрудничать с новой властью. Они составляли для НКВД списки всех членов нашей организации. За нами велась слежка. Были попытки перейти границу – смельчаков арестовали. В секретариате в Бухаресте ждали, что товарищи из Бессарабии вырвутся, придут, но редкие члены организации отваживались перейти границу. Речь идет о первых днях советской власти в Бессарабии. Весь основной контингент нашего движения находился в городах Бессарабии. У нас было 38 отделений. В больших городах число членов доходило до 150-200 человек. Видя, что товарищи не прибывают, в секретариате решили послать специального, посланца, чтобы он попытался организовать переход границы. Эту миссию взял на себя член ЦК “Гордония” Мордехай Зисман. Эту операцию, а также его деятельность в подполье он описал в своей книге “Долгий мост”. В начале июля 1940 года Кина Элик, которая вернулась в Аккерман из Бухареста, передала мне от товарищей из секретариата секретный код, с помощью которого я переписывался с друзьями из секретариата до их отъезда в Эрец-Исраэль в конце декабря 1940 года. Несколько раз я ездил в Кишинев на встречу с Мордехаем Зисманом, который занимался подпольной работой нашей организации. Последняя наша встреча состоялась 1 мая 1941 года, за месяц и 12 дней до ареста - моего, моих погибших впоследствии родителей и брата. Зисмана арестовали 25 июня 1941 года, когда немцы уже бомбили Кишинев...

       У каждого человека есть дата в жизни, которая остается врезанной в его память до последнего дня жизни. Для меня это – ночь с 12 на 13 июня 1941 года. Два часа ночи. Настойчивый стук в дверь: “Откройте!” Я открыл дверь. В квартиру вошли пять вооруженных солдат во главе с командиром. Командир зачитал постановление прокурора о моем аресте, а также об аресте моих родителей и брата. Это было явное нарушение закона, ибо главой семьи был отец, а не я. Но на такие “пустяки” тогда не обращали внимание. Это случилось всего за десять дней до начала войны ... Сборы были недолги ... Мы все были расстроены. Родители старые, слабые. Мы кое-что собрали из вещей, и нас повезли на машине за город, подальше от людских глаз. Это была “знаменитая ночь” 13 июня, когда “подняли” больше 15 тысяч человек – евреев, и не только евреев - из Бессарабии и Северной Буковины. Среди арестованных находились люди всех категорий, которые новая советская власть считала врагами строя: бывшие капиталисты, кулаки, бывшие активисты политических партий и, разумеется, сионисты. Меня поместили в закрытый вагон для скота, родителей и брата – в такой же вагон, только открытый. Меня привезли в Козельщину, Полтавской области. Это был огороженный колючей проволокой лагерь, бывший монастырь. Он вмещал больше двух тысяч человек. Когда началась война, нас увезли на север Свердловской области, в Ивдельлаг. Несмотря на то, что у нас еще не было срока, мы ежедневно выходили на работу. Я работал на сплаве леса по реке. Баграми направляли бревна по течению реки. Я не раз тонул, но добрые люди спасали ... И только в начале февраля 1942 года оперуполномоченный лагеря вызвал меня и зачитал постановление Особого совещания из Москвы: “восемь лет трудовых лагерей за контрреволюционную деятельность”. К.Р.Д. – была очень строгая статья советского Уголовного кодекса.

       До середины февраля 1942 года я не знал, где находятся мои родители и брат. 15 февраля 1942 года мой земляк, Анатолий Иванов, получил письмо от своих родителей. В письме они сообщили, что рядом с ними проживают мои родители и брат. Я начал переписываться с ними. Бумаги у нас в лагере не было, и я писал свои письма на бересте, и письма доходили ... Трудные были времена! Родители Иванова, и мои родители и брат находились в ссылке в казахском колхозе. Во втором письме ко мне брат сообщил о кончине отца. Причина смерти – простуда. Он пахал колхозное поле (в плуг был впряжен вол), шел дождь. Папа простудился, заболел воспалением легких, лекарств не было – и отец скончался. Через неделю скончалась мать. О смерти моего брата мне сообщили родители Иванова. В 23 года я остался круглым сиротой.

       12 июня 1946 года исполнилось 5 лет моего пребывания в лагере. Оставалось еще три года. Но не тут-то было. Управление НКВД Ивдельлага задумало “создать” подпольную группу антисоветчиков, которая занималась антисоветской пропагандой в лагере. 15 июня 1946 года меня и двух моих друзей – Зяму Финкельштейна и Голдинера Замвела – арестовали. Нас повезли в центральную тюрьму лагерей Ивдельлага, которая находилась в городе Ивдель, Свердловской области. Посадили нас в разные камеры. В начале следствия нам предъявили тяжкое обвинение: это была статья 58-я п.1а – измена Родине. Все обвинение было построено на показаниях главного свидетеля – Айзика Флаксмана. Это был мужчина примерно сорока лет. Когда он с нами познакомился в Ивдельлаге, он представился, как любитель языка идиш, упомянул несколько имен киевских писателей, пишущих на этом языке. Рассказал, как над ним издевались во время следствия, показал покалеченный палец. Одним словом, вошел в доверие. Он присутствовал при наших встречах, узнал наше прошлое. За полгода он сумел собрать достаточно материала, чтобы сочинить свое большое гадкое творение – свой донос. Мы не обратили внимания, что уже через несколько дней после его прибытия на наш лагпункт его назначили заведующим столовой. Такую должность всегда получал заключенный, который сотрудничал с оперуполномоченным, человеком, которого боялось даже лагерное начальство.

       Только тогда, когда закончилось следствие, и нас всех привезли в здание НКВД города Ивделя, чтобы ознакомиться с делом и подписать 206-ю статью об окончании следствия, мы узнали все подробности нашего дела. По делу проходили десять заключенных, которые обвинялись в антисоветской деятельности. Меня обвинили, как организатора подпольных сионистских ячеек в лагере. Статью 58 п.1а – измена Родине – убрали. Главный свидетель, Айзик Флаксман, утверждал, что мы собирались пролезть под лагерное проволочное ограждение и с помощью сионистов Союза добраться до Эрец-Исраэль ... Это была явная нелепость. Но, как известно, бумага все терпит. Я отказался подписать протоколы допроса. За это меня посадили в маленькую клетушку – 2х2 метра. Когда мне предъявили обвинение, я сказал своему следователю, полковнику Кабакову:

“Я не могу подписать подобное обвинение. Я ни в чем не виноват. Вы собрали десять человек со всех лагерей, понаписали в деле всякие небылицы на основании свидетельских показаний вашего прислужника Флаксмана, и вдобавок ко всему этому выходит, что, по-вашему, я - организатор группы контрреволюционеров!”

После этого меня посадили в “одиночку”.

       Все мои товарищи, так же, как и я, отказались подписать обвинение. Мы все написали жалобу в Верховный Суд. В своей жалобе я указал, что в показаниях главного свидетеля Флаксмана имеются противоречия. Через полгода дело вернулось на пересмотр. Решение Верховного Суда гласило: “Ввиду того, что в показаниях главного свидетеля Флаксмана имеются противоречия, вернуть дело на пересмотр”. Я все сидел в одиночке и отказывался давать показания, мотивируя отказ тем, что следствие велось необъективно. Через некоторое время я написал прошение главному прокурору Ивдельлага, его фамилия была Персицкий, чтобы он меня принял. Мне было известно, что он – еврей из Минска. Мне назначили прием. Прежде, чем начать свой рассказ, я обратился к нему с просьбой разрешить мне говорить на языке идиш, так как этим языком я владею лучше, чем русским. Он сказал на идиш: “Рассказывай!”

Я ему подробно рассказал о всех несправедливостях, о недозволенных приемах следствия, о фальшивках. Он меня внимательно выслушал и сказал:

“Дети, вы обкакались! Как вы могли довериться чужому вам человеку?!”

Я его спросил:

“Чем вы нам сможете помочь, когда состоится судебный процесс?”

Он ответил:

“Единственное, что я для вас могу сделать, это то, что я не буду присутствовать в суде. Вместо меня будет выступать мой заместитель Коновалов”.

       С того памятного дня прошло 58 лет. И я все время себя спрашиваю: что его заставило выслушать мой рассказ на языке идиш?! Это было для него явным риском! Очень может быть, что у него были погибшие в Минском гетто. Все может быть. Когда он меня принял, ему уже было за шестьдесят. Поэтому он сказал “дети”. Я считаю, что это – исключительный случай.

Суд состоялся в ноябре 1947 года. Я просидел в одиночке ровно год. Публичный суд состоялся в центральном клубе Ивдельлага. Наш защитник сказал:

“Есть категория людей, которые сами не живут, и другим не дают. Свидетель Флаксман представляет этих людей. Это не удивительно, что заключенные в нужде стараются объединиться, чтобы помогать друг другу, облегчить себе жизнь”.

Прокурор Коновалов сказал:

“Перед вами – старый контрреволюционер (мне было тогда 28 лет!), который организовал группу враждебных нашему строю сионистов, которые хотели разрушить основы нашего строя; в то время, когда вся наша страна объединилась, как один человек, чтобы залечить раны, нанесенные страшной войной, они объединились во враждебную группу”.

Мне, как организатору группы, присудили дополнительно еще восемь лет к оставшимся трем. Остальным товарищам-однодельцам – по пять лет каждому.

       С июля 1941 года до осени 1949 года, я находился в бытовых лагерях, вместе с уголовными преступниками.

С ноября 1949 года нас, политзаключенных, перевели в особый политический лагерь – с номерами на одежде и прочими строгостями. Трудно выразить словами этот труднейший тринадцатилетний период моей жизни в советских лагерях.

Мой рассказ о нашем судебном процессе был напечатан в книге “Узники Сиона. Часть II”. Книга была издана в Израиле, в 1994 году центром по изучению еврейства Румынии. Рассказ я назвал “Рассказ из ада”.

       После всего пережитого и перенесенного надо было начинать все сызнова. Я освободился 28 июня 1954 года. Из Караганды меня и остальных освободившихся привезли в Петропавловскую тюрьму Северо-Казахстанской области. Утром мы отправились в комендатуру, где нам сообщили, что мы находимся в ссылке, и каждые две недели надо приходить отмечаться в комендатуру - подтверждать, что ты, действительно, находишься в городе и не оставил его пределы, иначе – снова срок. Я устроился работать на стройке. В лагере я приобрел специальность штукатура-маляра. С первой получки я купил радиоприемник “Балтика” и каждый вечер слушал “Голос Израиля из Иерусалима”.

Глушили, конечно, но передачи на иврите – до поры до времени – не глушили. Я знал, что происходит в Израиле. Стал переписываться с друзьями в Союзе, а через них – с друзьями в Эреце. Я все надеялся, что мне, все-таки, удастся вырваться. Но все было напрасно. Женился, создал семью, родились дети, и пришло все то, что связано с этим - ответственность за благополучие семьи.

       Я продолжал переписываться с друзьями. Письма проходили строгую цензуру. Цензор не очень стеснялся – следы клея на конвертах указывали на его труд. Дети кончили школу, кончили институт. Дочь вышла замуж. Родились внуки. Несмотря на все наши старания, не было возможности совершить алию. Когда меня привезли в Петропавловск, я не нашел там даже миньян. В городе было много евреев, но они предпочитали, чтобы им не напоминали об их происхождении.

       С приходом перестройки (1985 год) произошли перемены к лучшему. Правда, в Петропавловск они пришли с опозданием.

В 1994 году по инициативе властей был создан еврейский культурный центр, при котором открылась воскресная школа. Я откликнулся на просьбу и предложение директора школы преподавать иврит. Я преподавал до нашей алии в Израиль в декабре 1995 года. Я благодарен судьбе за то, что, по крайней мере, в конце жизни мне удалось осуществить мечту всей жизни – совершить алию вместе со всей семьей. Это было единственным моим желанием в течение всех долгих лет заточения.

       30 сентября 1996 года я был принят в организацию узников Сиона. Первые шесть лет я регулярно посещал наши встречи-съезды. Теперь я болею и не могу ездить на встречи. А жаль! Это – единственное, что у нас осталось – встреча с собратьями по мукам. К сожалению, нас очень часто оставляют лучшие друзья – и утешения нет!!

       Вместо послесловия.

       О советских лагерях написано очень много книг. И я часто себя спрашивал: нужно ли мне добавлять свою малую толику в описание той страшной жизни? Сомнения не должно быть: надо писать и рассказывать, в первую очередь – своим детям и внукам, а также – близким людям. То, что произошло с узниками Сиона, это - вторая Катастрофа. Этого нельзя ни забывать, ни прощать!!

       Когда единицам из числа узников Сиона удалось вырваться из лагерей и добраться до Эрец-Исраэль, и они рассказали подробности о своей судьбе, израильские коммунисты и многие граждане, симпатизировавшие Советскому Союзу, не поверили. Узники Сиона рассказали о лагерях; о следствии с пристрастием следователей НКВД; о пытках; о каторжных работах; о смерти в лагерях; о безымянных могилах в заснеженной Сибири и на Урале. Но только после того, как советский строй рухнул, и все стало достоянием гласности, отрицатели оправдывались дешевой отговоркой: “Нас обманули”. На иврите есть выражение, которое переводится как “Это – некоторое утешение”. Это, действительно, малое утешение!! У каждого из нас, у тех, кто побывал в том аду, отняли лучшие годы. Это все – невозвратимо. Осталось только благодарить судьбу за настоящее и сказать: “Что возродил нас, осуществил нас и привел нас до настоящего времени” (Талмуд, Гемара, трактат Брахот, глава 9, стр. 53, строка 13. Комментарий к Талмуду, т.2).

http://www.angelfire.com/sc3/soviet_jews_exodus/Memory_s/MemoryE.Abramovich.shtml