Иван Даукст

Янис (Иван) Петрович Даукст - родился в 1894 г., д. Друки Двинского уезда Витебской губ.; латыш; среднее;

директор Перовского вагоноремонтного завода Наркомата путей сообщения СССР..

Проживал: Москва, ул.Грузинский Вал, д.28/45, кв.9..

Арестован: 14 июня 1937 г.

Приговорен: ВКВС СССР 21 сентября 1937 г., обв.: участии в к.-р. террористической организации..

Расстрелян: 21 сентября 1937 г.

Место захоронения: место захоронения - Москва, Донское кладбище.

Реабилитирован 29 сентября 1956 г. ВКВС СССР

Источник: Москва, расстрельные списки - Донской крематорий

***

Воспоминания Светланы Даукст :

«Он был директором завода — а я очень боялась всех, кто ходит с портфелем, — смеется Светлана. — Когда приходил с портфелем, пока не положит его, я боялась». И добавляет: «Еще он ездил на машине и, как это принято было тогда, ходил в галифе».

Семья жила в трехкомнатной квартире у Белорусского вокзала на Брестской улице. Больше всего Светлане запомнился буфет — там она ребенком проводила больше всего времени. «Он с такими лилиями был внизу, а внутри стояли белые мешки с колотым сахаром. Я туда забиралась, закрывала дверку и грызла его, пока меня не находили, — вот так я любила», — вспоминает она. 

В доме Даукст частым гостем был Лазарь Моисеевич Каганович — сподвижник Сталина, в то время руководивший Транспортной комиссией ЦК ВКП (б). Светлана Ивановна вспоминает, как отца наградили первым орденом «Знак почета», — их тогда пустили гулять в Парк культуры без билетов. Потом отцу присудили много орденов. 

Детство Светланы было безмятежным — она не помнит тревожности взрослых или разговоров об арестах. Но один эпизод, случившийся незадолго до ареста мамы и папы, ей запомнился. В тот день ее родители раскрыли газету на развороте с фотографией четырех военачальников. «То ли их уже [расстреляли], то ли должны, — вспоминает она, — и я запомнила фамилию — Блюхер. Такой непростой разговор был между родителями, <…> и слышала, что тревожный был».

«Отец нас поцеловал — и на этом все»

14 июня 1937 года семья Даукст отдыхала на даче. Вдруг ночью погас свет, а затем в дом зашли несколько человек. Светлана подумала, что это монтеры пришли чинить электричество. Но эти люди не собирались ничего чинить — велели всем одеваться. Евдокия Ивановна стала одевать детей. Всех повели на заводоуправление. «Я до сих пор помню последний поцелуй отца. Он поцеловал — и меня, и брата. И все. На этом все», — вспоминает Светлана. 

После ареста мужа ее мать часто ходила «в Бутырки эти», пыталась что-то выяснить, но ей ничего не говорили. Брат Евдокии Ивановны предупреждал, что эти визиты ей «аукнутся». Но она не слушала.

21 сентября отец Светланы был приговорен ВКВС к высшей мере наказания. Его расстреляли в тот же день. Согласно выпискам, которые уже позже из следственного дела сделала дочь, он обвинялся в руководстве «диверсионной организацией, проводившей по заданию японской разведки диверсионную работу на Перовском вагоноремонтном заводе с 1933 года» и был признан виновным по статьям 58-7, 58-8,58-9 и 58-11 УК РСФСР (подрыв государственной промышленности, совершенный в контрреволюционных целях; террористические акты, направленные против представителей советской власти; причинение ущерба системе транспорта в контрреволюционных целях и организационная деятельность, направленная на свершение или подготовку контрреволюционных преступлений, и измена Родине). 

Когда семья вернулась в московскую квартиру после ареста отца, там все было «перекручено». Одним из обвинений, предъявленных Дауксту, было наличие дома портрета Бухарина. 

Вскоре работники НКВД пришли и за матерью. Утром 1 октября 1937 года Евдокия Ивановна в очередной раз поехала хлопотать за мужа, а через час человек в военной форме стоял на пороге их квартиры. Дверь открыла родная сестра матери Галина, которая вместе с сестрой Ниной жила с семьей Даукст. Мужчина сообщил, что ему нужна Евдокия, и, узнав, что та ушла, прождал ее с десяти часов утра до семи часов вечера, не вставая со стула.

Что говорил военный матери, когда она вернулась домой, Светлана не помнит: «Она только сказала, что замерзла; попросила разрешить ей сначала выпить стакан чаю. Он разрешил, и они ушли».

Евдокия Ивановна ничего не сказала детям, даже «до свидания», — возможно, надеялась, что ее просто вызвали и она вернется. Но не вернулась — ее осудили как «члена семьи изменника Родины» по статье 58-12 (недонесение о достоверно известном готовящемся или совершенном контрреволюционном преступлении) и отправили на восемь лет в исправительно-трудовой лагерь на станции Яя (Кемеровская область).

«Я все решила — и за теток, и за власть»

С братом и двумя тетками Светлана переночевала в своей квартире в последний раз, а на следующий день они отправились жить к сестре матери Нине Ивановне. 

После ареста матери брат с сестрой прожили у тети несколько месяцев, а потом Светлана Ивановна начала «чувствовать, что что-то тут не то». Обстановка дома была напряженной — хотя родственники и не хотели отдавать ее с братом в детский дом, содержать четверых детей Нине Ивановне и ее мужу было нелегко.

Дело дошло до того, что в один прекрасный момент Светлана подошла к младшей тете и сказала: «Отдайте нас в детский дом». «У меня вот в голове отложилось, когда нас только привели: я их [службы опеки] опередила. Они завтра-послезавтра хотели за нами приходить. Потому у нас с Борисом это и прошло менее болезненно, — уверена Светлана Ивановна, — он мне доверял, как старшей сестре. А я уже все решила: и за теток, и за власть». 

Когда Светлану и Бориса привели в детский распределитель, они стали бегать по его огромным коридорам, играть в салочки и хохотать. Тогда Нина Ивановна поймала их и строго прошептала, что это «такое учреждение, где все плачут», так что бегать и хохотать здесь нельзя. Потом их оставили в кабинете. А что было потом, Светлана Ивановна помнит плохо. «Единственное, — вдруг говорит она, — помню, как нас везут уже в вагоне. И еще трех девочек. И везет нас сопровождающий, военный… И я обратила внимание, что он был настолько честный… Он весь паек вытащил — и все делит, все на пятерых. Ничего не умыкнул, хоть время было и плохое. Все, что дали — хлеб, сладкое, колбасу, — все делил честно, чтоб у него там ничего не осталось». 

Детей привезли в Ярославль. Там в детском доме оставили девочек-дошколят, которые ехали с ними, а Светлану и Бориса повезли дальше — в город Мологу. Первый год в детском доме Светлана не помнит совсем, но воспитателей вспоминает с теплом: «Они там были очень хорошие, с правильной установкой: что это дети-сироты, их нельзя обкрадывать и им нужно отдать все. Не только обслуживание, но и свою ласку»......

Источник и полный текст смотреть тут ....