Владимир Коралли

 

Известный эстрадный певец 20-30х  годов 20 века.

Легенда советской эстрады, муж Клавдии Шульженко, артист, менеджер. Человек, открывший путь Оскару Строку - королю танго .....

    Родился 18 мая 1906 в Одессе. Одним из ярких представителей одесской эстрады 1920-30-х годов был Владимир Коралли, чья артистическая карьера связана с театрами миниатюр, где он исполнял веселые и сатирические куплеты. В этом жанре он проработал много лет и приобрел широкую известность. Но это было позже, а начинал Коралли с того, что пел в хоре Бродской синагоги. Вот об этом, мало кому известном периоде жизни Владимира Коралли, хочется рассказать подробнее.   

Владимир Филиппович Коралли (настоящая фамилия — Кемпер) родился в Одессе в мае 1906 года, в семье портового рабочего:

«...в семье я был тринадцатым, но шестеро умерло в раннем возрасте, и только семеро остались в живых». Отец умер, когда Володе было шесть лет, и, оставшись без кормильца, вся семья, кроме него — самого младшего — пошла работать. Главным кормильцем семьи стал старший брат Юлий. Он зарабатывал тем, что пел куплеты под псевдонимом Ленский. Поскольку у всех мальчиков семьи были, как на подбор, хорошие голоса, и часто на праздники они устраивали домашние концерты, на которых Володя пел песни и отбивал чечетку.   Мать, как настоящий продюсер,  "пристроила"  Володю в хедер.   Спустя много лет, вспоминая о своем детстве, Владимир Коралли очень подробно описал тот момент, когда он впервые стал зарабатывать. И не где-нибудь, а в хоральной синагоге Бродского.

Приведём рассказ самого Коралли:  -  «Когда мне исполнилось восемь лет, и я уже два года проучился в хедере, мать взяла меня за руку и повела на Жуковскую улицу (угол Пушкинской), в знаменитую хоральную синагогу Бродского. Ее назвали так по имени сахарозаводчика, на чьи деньги она содержалась. Эта синагога — единственная в России, которая славилась своим хором и органом. Одесситы посещали ее не только как храм Божий, но и как «храм искусства». Певчими там были известные певцы одесского оперного театра, стремившиеся улучшить свой семейный бюджет.

Послушать хор и орган приезжали из многих городов. Здесь бывали и иностранцы из разных стран. Но в эту синагогу пускали только именитых горожан. Многие имели там постоянные места, как, например, градоначальник Одессы Сосновский. Бедняки же не могли туда попасть и слушали хор, стоя на улице. У бедняков были свои синагоги, вроде Шалашной на Малой Арнаутской улице, где и хор был попроще, и орган заменяла фисгармония.  Мы вошли в зал полуподвального помещения. Здесь происходили спевки. Как раз шла репетиция. Мощное звучание хора ошеломило меня. Моя мать была религиозной и так же воспитывала своих детей... К тому же, мы пели молитвы в хедере. Но такого стройного и мощного звучания мне слышать не приходилось. 

За фисгармонией в этом подвале сидел громадный старик с львиной гривой седых волос, похожий на библейского пророка. Но большой белый бант на чесучовой толстовке смягчал его облик, придавая ему что-то романтическое. Это был главный дирижер и композитор синагоги Новаковский. Увидев нас, он дал знак, и хор смолк. Так как мы в нерешительности топтались у дверей, Новаковский встал и подошел к нам.  — Господин Новаковский, — сказала мать, — теперь я привела к вам моего младшего мальчика.  Говоря это, мать, наверное, надеялась, что главный дирижер хора помнит, что старшие ее сыновья Зиновий и Эмиль уже поют в хоре.  — Ваш сын, госпожа Кемпер, еще не дорос до такого хора, где поет сам Пиня Миньковский.  — Но вы, господин Новаковский, не знаете, какой у моего Володыню голос, — возразила мать. — Я уверена, — продолжала она, — что самому Пине Миньковскому понравится такой альт.  Новаковский посмотрел на меня еще раз, уже внимательней, взял за руку и подвел к фисгармонии.  — Повторяй за мной, — сказал он, начав играть и петь, — до... ре... ми...  ...Я четко провел всю гамму, с каждой повышающейся нотой мой голос становился сильнее и увереннее, я точно повторял за Новаковским ноты в любом порядке, и он определил у меня абсолютный природный слух. ...

Новаковский посадил меня на свои колени и сказал:  — У этого мальчика действительно звучный альт. Для начала мы будем поручать Володе небольшие самостоятельные партии, а в дальнейшем, я надеюсь, он станет солистом нашего хора. — На этих словах все хористы, более ста человек, особенно мои братья Зиновий и Эмиль, зааплодировали, и с возгласами «браво, кацапчик!» (эта кличка впоследствии так и осталась за мной) поздравили меня с выдержанным экзаменом.

А Новаковский продолжал:  — Плату ему положим... — он посмотрел на небогатый наряд матери, на мои стоптанные туфельки, — плату ему положим три рубля в месяц, а сверх того — по двадцать копеек за каждые похороны...  Мы вышли окрыленные. Мать обняла меня и прослезилась:  Вот теперь и ты, мой «мизынек» (самый младший), стал кормильцем.  ...

С утра я шел в хедер, а в середине дня — на спевку в то же полуподвальное здание. Мы репетировали песнопения для служб по пятницам и праздничные программы... С каждым днем я все больше входил во вкус хорового пения...»  В 1915-м году, будучи девятилетним мальчиком,  Володя вместе с братом Эмилем дебютировал в детской опере одесского театра "Водевиль". Владельцу этого театра настоящая фамилия братьев – Кемпер – показалась несценичной, и он самолично "присвоил" им звучный псевдоним – по фамилии популярной в те времена балерины и киноактрисы. Так Вова Кемпер стал "малолетним куплетистом" - Володей Коралли.

В 1916 году брата Владимира Коралли — Юлия — призвали в армию и отправили на фронт, где он «пал смертью храбрых за веру, царя и отечество». Юлий был главным кормильцем семьи, зарабатывал он тем, что пел куплеты в одесских театрах миниатюр и выступал под псевдонимом Ленский.

Первая мировая война переросла в гражданскую, жизнь становилась все труднее, и в 1918 году Владимир Коралли ушел из синагоги, прослужив там четыре года. С этого времени он начинает зарабатывать исполнением куплетов на злободневные темы. Публика его была разнообразной, он выступал и на сценах театров, и в военных эшелонах, и просто перед селянами. А ведь было ему в то время всего двенадцать лет. Вот так, в конечном итоге, и случилось, что работа, помогавшая выжить в детстве, стала делом всей жизни Владимира Коралли — знаменитого куплетиста из Одессы.       

В этом качестве и под фамилией Коралли он приобрел популярность в родном городе, его приглашают выступать на лучших эстрадных  площадках вместе с тогдашними "звездами", среди которых еще ничем особым не выделяется 20-летний паренек Ледя Вайсбейн, нашедший себе  звучный псевдоним – Леонид Утесов. Куплеты и монологи для успешного вундеркинда сочиняют ведущие одесские авторы Н. Южный, Р.  Чинаров, М. Ямпольский (автор знаменитой "Одесской свадьбы").

Но основным автором остается почти столь же юный друг, 14-летний Макс  Поляновский, который впоследствии станет известным московским журналистом и даже получит Сталинскую премию, написав вместе со Львом  Кассилем повесть "Улица младшего сына" о пионере-герое Володе Дубинине.

Именно М. Поляновский сочинит куплеты, которые станут причиной скандала, сделавшего В. Коралли известным даже за пределами Одессы. Во время гражданской войны, когда Украина была  оккупирована немецкими войсками, Макс написал "злободневные куплеты" "Хай беруть, хай везуть!", посвященные крайне актуальной в ту пору   теме неравного (мягко говоря) товарообмена между Украиной и Германией.

По дороге немцы шли, Ну и в гости к нам зашли. Хлеб и сахар берут И с собою везут... Як товарообмен начнут, К нам с Берлина привезут Папетри, духи и соду, И слабительную воду...

      

Эти куплеты имели такой резонанс, что немцы после одного из концертов, где они исполнялись, задержали юного артиста и отпустили лишь после того, как допросили его и маму. "Вдова Кемпер, – было написано в протоколе допроса, – и ее сын Володя, двенадцати лет, не понимают крамольного содержания куплетов". А когда, невзирая на запрет, эти куплеты прозвучали в одесском театре миниатюр "Зеленый попугай", театр попросту закрыли и опечатали...   

В 20-е годы  В. Коралли уже был достаточно известным артистом, гастролировавшем в Москву и выступавшем в саду "Аквариум". Его музыкальные фельетоны, куплеты, обозрения пользовались успехом у публики, его охотно приглашали для участия в разных "сборных" программах и даже рекламировали как "лучшего сатирика-юмориста Украины". Что, впрочем, было не так уж далеко от истины, учитывая, что самые лучшие представители жанра в годы НЭПа активно переезжали из Украины в Москву и Ленинград. 

Со второй половины 1920-х у Коралли сложился союз с модной исполнительницей "интимных песенок" Ядвигой Махиной . У них был бурный роман, и Владимир Коралли даже говорил, что дело у него с Ядвигой всё идёт к женитьбе, если бы не случай и ночной разговор в поезде Москва – Нижний Новгород...  

Клавдию Шульженко никогда не называли красавицей. А вот все, кто помнил молодого В. Коралли, отмечали, что он был очень хорош собою. "Красавчик", " милашка", "смазливый": так говорят нередко о таких юношах – улыбчивых, обаятельных, в чем-то даже чуть-чуть женственных (но без "голубизны"). Что заставило красавчика-артиста, уже познавшего сладкий вкус успеха, воспылать страстью к соседке по купе поезда Москва – Нижний Новгород, отнюдь не самой красивой барышне из его многочисленных увлечений, Владимир Филиппович так толком и не объяснил.

Ведь на сцене свою новую знакомую он увидел лишь спустя несколько дней, но оценка ее как певицы всего лишь убедила его в правильности своего выбора. Между тем, еще в поезде, узнав, что она обручена, и получив приглашение на скорую свадьбу, он внезапно выпалил:  

— Я с удовольствием приеду на вашу свадьбу, но только не в качестве гостя, а качестве жениха!

   

Самое удивительное, что Клавдия восприняла эти слова серьезно; когда они оказались в одном ресторане на встрече нового, 1930-го года, обручального кольца на руке девушки уже не было.

   

— Мой жених умер, – сказала она в ответ на вопросительный взгляд Владимира и добавила, вздохнув, – для меня.

  Будучи связанными гастрольными планами, они вскоре расстались, и полетели письма – в оба конца одного большого чувства.   Но обаять девушку и ее родителей – было лишь частью задачи, притом не самой сложной. Когда Владимир рассказал своей матери, на ком собирается жениться, та категорически восстала: "Только через мой труп!". Перед тем его брат Эмиль женился на артистке Марии Дарской, тоже, как и Шульженко, Ивановне, и "мадам Кемпер" причитала:  

— Что же получается! С одной стороны будет Ивановна, с другой стороны – Ивановна, а я посередине?! Что скажут предки?!

    И запретила сыну ехать к любимой девушке в Харьков...  Ослушаться матери Владимир не посмел – слишком много она значила в его жизни. Но здесь опять в судьбу Коралли  вмешался "господин-случай".  Коралли  получил приглашение выступить в Харькове на первомайских концертах.

С Клавдией Шульженко они оказались в одной программе. Клавдия встретила его холодно и от каких-либо его объяснений отказалась. От коллег он узнал, что она вернулась к своему жениху – харьковскому поэту Илье Григорьеву.

После одного из концертов она решила познакомить "конкурентов". Сгоравший от ревности Коралли внезапно выхватил из ее рук чемоданчик, в котором она носила вещи для концерта, и швырнул его об стену. Взбешенный жених попытался схватить Коралли "за грудки", но тот выхватил браунинг.

Увидев, что его соперник находится в таком состоянии, что и в самом деле может выстрелить, Григорьев отступил на несколько шагов и сказал с презрением:  -   "Вы и жизнь превратили в сцену, жалкий актеришка!". 

Лучше бы он этого не говорил! Шульженко, которая и без того страдала от того, что поэт ни в грош не ставил ее талант, после этих слов как-то особенно отчетливо осознала, что ждет ее впереди, свяжи она с ним свою судьбу.

"Уходите, Григорьев!" – сказала она. – Я хочу остаться одна". А через некоторое время, уломав все-таки мать, Коралли приехал в Харьков, и на следующий день в "Книге записей актов гражданского состояния" было зафиксировано появление новой семьи, причем супруга была записана как "Клавдия Ивановна Шульженко-Кемпер"...    

Вскоре они уже многое знали друг о друге.

Шульженко поразило, что ее ровесник в свои 24 года уже имеет пятнадцатилетний опыт работы на эстраде. 

Летом 1930-го новоиспеченные супруги решили попытать счастья в Ленинграде. Их пригласили в мюзик-холл, где Шульженко солировала с несколькими песенками, а Коралли задумал создать небывалый по размаху номер "Карта Октябрей". Унаследовав от матери продюсерский (как принято нынче именовать) талант, он понимал, что "пробиться" в число эстрадных "первачей" можно только чем-то необычным, а чтобы оценила и власть, требовалось нечто "духоподъемное".

Идею подсказал Николай Акимов, уже известный как художник: всю сцену занимала огромная географическая карта Советского Союза, а когда речь заходила о новостройках, в этих местах зажигались лампочки. Оригинальным был и костюм артиста – куртка на молнии, быстро трансформирующаяся то в тельняшку матроса, то в манишку нэпмана и т.п.

За 15-минутное представление артист успевал продемонстрировать все разнообразие своих актерских умений: читал стихи, пел куплеты, танцевал, исполнял драматические сценки, молниеносно при этом перевоплощаясь из одного персонажа в другой.

Если добавить, что музыкальным руководителем номера был И. Дунаевский, а литмонтаж состоял из стихов В. Маяковского, Н. Асеева, А. Жарова, М. Светлова, Д. Бедного, то нетрудно понять, почему В. Коралли имел большой успех.

А после благоприятного отзыва тогдашнего "хозяина" Ленинграда Сергея Мироновича Кирова, "Карта Октябрей" была признана "выдающимся творческим достижением советской эстрады".

Это была вершина творческого успеха В. Коралли.

На тот момент он явно обгонял по популярности свою жену, хотя, к его чести, старался делать все от него зависящее, чтобы и Шульженко имела успех и работу. Впрочем, Клавдию тогда поглотили иные заботы. Во время одного из представлений мюзик-холльного спектакля "Условно убитый", она, лежа под тележкой, почувствовала себя плохо. Первым, кому она сообщила о предполагаемой беременности, оказался сосед по эпизоду Леонид Утесов. "Немедленно отползай за кулисы, – распорядился он, – на одну условно убитую будет меньше, на двух безусловно живых больше".

  

В 1931 году в  Харькове у  Шульженко родился сын – единственный и горячо любимый супругами Гоша.

К сожалению, но  Игорь Владимирович Кемпер в будушем не унаследовал от родителей артистических талантов, зато стал отменным "технарем", главным инженером "Мосгаза".

Но, пока он лежал в пеленках, заботливый отец делал все, чтобы даже в условиях "голодомора" жена и сын не ощущали недостатка в еде и одежде. Надо отметить, что даже недоброжелатели В. Коралли, упрекавшие его в чрезмерном внимании к "прекрасному полу", не могли не признать: "добытчиком" он был отменным и заработанное нес в семью, а не из семьи.

Обдумывая же будущее развитие карьеры – своей и жены – Коралли обратил внимание на кинематограф, который в предвоенные годы играл роль нынешнего ТВ – делал артиста широко известным. Однако совместное участие в фильме "Кто твой друг" не принесло супругам лавров, после чего Коралли с Шульженко окончательно сосредоточили своё внимание  на эстраде.  

Уже вскоре Коралли почувствовал, что его время уходит. Во-первых, среди "разговорников" появились новые имена, но, самое главное, куплет становился все более "опасным" жанром. Исполняя сочинения на злобу дня, артисты рисковали, что их юмор компетентными органами будет воспринят "не так". А вечные темы вроде отношений с тещей или работниками торговли трактовались как "мелкотемье".

Беспроигрышной оставалась разве международная тематика ("проклятых капиталистов" можно было чихвостить и в хвост, и в гриву), но у зрителей такие тексты не вызывали большого отклика. 

Постепенно Коралли приходил к выводу, что самое ценное из его "творческого багажа" – это его жена.

Он стал самозабвенно заниматься устройством ее карьеры. Настолько, что нередко становился к кухонной плите, благо унаследовал от матери не только организаторский талант, но и кулинарные способности. Он радовался, что его Клава приобретает все большую известность, хотя в глубине души не мог смириться с тем, что в джаз-оркестре Я. Скоморовского, солистами которого они стали, ее песни "Руки", "Записка", "Челита" и др., публика принимает "на ура", в то время как его исполнение патриотических монологов и песен вроде "Тачанки" встречают, в лучшем случае, непродолжительными аплодисментами.

Решающим ударом по его самолюбию стал Первый Всесоюзный конкурс артистов эстрады, на котором Шульженко стала лауреатом, а он благополучно "слетел" со второго тура. Отныне и навсегда о нем будут говорить: "муж Шульженко"...

А тут еще у Шульженко случилось увлечение пианистом и композитором Ильей Жаком, и настолько серьезное, что они одно время намеревались соединить свои судьбы, оставив свои  семьи.

Владимир Коралли дико ревновал, устраивал скандалы, но сделать ничего не мог. Песни, которые Жак сочинял для Шульженко, идеально соответствовали ее творческой манере, чего, увы, нельзя было сказать о ее давнем, еще с харьковских времен, приятеле Исааке Дунаевском. В душе Коралли боролись две ипостаси. Как мужчина, как муж, он пуще всего боялся прослыть "рогатым", но как администратор, понимал, что лучшего аккомпаниатора и автора, чем Жак, ему не найти. И тогда он решился на откровенный разговор:

— Если ты уйдешь к нему, – сказал он жене, – я увезу Гошу к матери в Одессу и сделаю все, чтобы ты его никогда больше не увидела!

 

Коралли бил "ниже пояса", но делал это сознательно. Он знал, как Клавдия Шульженко любит сына, и был уверен: эта угроза подействует. Поняв, что соперник устранен, Коралли не мог отказать себе в легкой издевке, записав на пластинку сочиненную Жаком песню с недвусмысленным названием "Клава".

    22 июня 1941 года все личные семейные страсти отошли на третий план. Оркестр, который они с Шульженко "взяли под свое крыло" после конкурса артистов эстрады, в это время гастролировал в Ереване. Узнав о начале войны, артисты в тот же день отправили телеграмму начальнику Ленинградского Дома Красной Армии: "Считаем себя мобилизованными. Ночным поездом выезжаем Ленинград. По поручению джаз-ансамбля,  художественный руководитель Владимир Коралли". По дороге забрали из Харькова сына.          

По прибытии в Ленинград коллектив Коралли и Шульженко аттестовали добровольцами, выдали военную форму и теперь он назывался Ленинградским фронтовым джаз-ансамблем.  

Об этой странице творческой биографии артистов повествуют множество статей и книг. Война превратила Шульженко из популярной исполнительницы во всенародную любимицу. Песни, исполненные ею, особенно "Давай закурим" и "Синий платочек", мгновенно разлетелись по стране, каждый день поступали десятки заявок на концерты с участием Шульженко. Оркестр постоянно выступал на передовой, тем более что в блокадном Ленинграде линия фронта пролегала буквально у городской черты. Уже к началу зимы ансамбль дал более 250 концертов. Такая популярность была для артистов не только приятной, но и – в прямом смысле слова – жизненно важной. Ведь после каждого из выступлений артистов ждало накрытый стол: благодарные воины не скупились на угощение.

— Если говорить честно, – сорок лет спустя говорил  Владимир Филиппович, – в блокаду мы жили не так уж плохо. Еды хватало и нам с Клавой, и сыну, и ее отцу, которые оставались с нами в городе.

 

Однажды слава жены буквально спасла жизнь Коралли. Как-то он оказался в части, расположенной неподалеку от кладбища, где упокоилась душа его горячо любимой матери. Он стоял у могилы, когда вдруг услышал за спиной:

 

— Руки вверх!

 

Обернувшись, увидел солдата с винтовкой. И тут до него дошло, что в своей новенькой шинели и начищенных сапогах мог вызвать подозрение как диверсант. А диверсантов – таков был приказ – при малейшей попытке сопротивления расстреливали на месте. В части, куда его привели, он предъявил хмурому майору разрешение передвигаться по городу в любое время. Но это вызвало еще большие подозрения: майор подобных документов еще не встречал. И лишь после того, как он назвался мужем Шульженко, его отпустили...

 

В августе 1942-го ансамбль Шульженко и Коралли получил распоряжение выехать в Москву. Артистам предстояло подготовить новую программу "Города-герои", которую поручили ставить знаменитому артисту МХАТ Михаилу Яншину.

Коралли вел программу в образе матроса Черноморского флота – минера Васи Охрименко. Понятно, что с особым удовольствием он выступал в эпизоде, посвященном его родному городу – Одессе. Во время одного из концертов, 10 апреля 1944 г., артисты узнали об освобождении Одессы. Надо ли говорить, с каким подъемом выступал в тот вечер урожденный одессит Владимир Коралли. 

Вскоре его ждала еще одна приятная новость – награждение медалью "За оборону Ленинграда". Этой наградой была отмечена вся семья – даже юный Гоша, который много раз дежурил на крыше и тушил "зажигалки".

 

В Ашхабаде ансамбль получил неожиданное пополнение. После концерта к Коралли подошел невысокий человек с изможденным лицом, в старой шинели с заплатками. Оказалось, что это автор знаменитых танго и фокстротов Оскар Строк, оставшийся фактически без средств к существованию. Коралли взял его в коллектив вторым пианистом и в благодарность композитор сочинил для Шульженко прекрасное танго "Былое увлечение".

 

9 мая 1945 года подвело черту под героическим периодом жизни артистов. Встал вопрос: что делать дальше? Знаменитый драматург Александр Корнейчук, который тогда занимал пост председатель Верховного Совета УССР, предложил артистам перебраться в Киев и создать там украинский джаз. Более того, Корнейчук со своей женой – писательницей Вандой Василевской – обещал написать сценарий нового представления, а также обеспечить лучших режиссеров.

Коралли, которому явно льстила перспектива стать "главным эстрадником" Украины, уговорил Шульженко принять предложение. Однако союзному Комитету по делам искусств эта идея не понравилась. Как потом не без юмора объяснил их сын, И.В. Кемпер: - "Официальная Москва не могла допустить, чтобы столь известная артистка осталась на периферии, к коей тогда относили Киев, а в столицу приезжала только с концертами".

Вскоре, из Ленинграда  Коралли и Шульженко пришлось уехать. И дело не только в том, что возникли проблемы в ансамбле, который распадался буквально на глазах. Просто в Москве было больше работы, а значит, возможностей для заработка.

Коралли, для которого материальный фактор был всегда очень существенным, решил, что его жене лучше будет петь не с оркестром, а по старинке – под рояль. Творчески это было оправдано – стиль Шульженко уже давно тяготел к камерности, а с точки зрения заработка мобильность такого микроколлектива возрастала многократно, концертные организации с удовольствием приглашали их – ведь разместить большие составы в условиях острого дефицита гостиниц было очень сложно.

Правда, Клавдия Ивановна в этом плане могла быть достаточно неприхотливой. Писатель Абдул Гусейнов вспоминает, как принимал артистов в Каракумах, где шло строительство главного туркменского канала. "В то время я работал начальником областного управления кинофикации.

Так как управления культуры у нас не было, мне поручили организацию поездки и концерта на базе Южного управления строительства канала. Мы выехали из Красноводска и ночью прибыли в Казанджик. Клавдию Ивановну с мужем устроили в комнатке без всяких удобств в управлении строительства, а я переночевал у киномеханика местного кинотеатра.

Днем мы стали готовиться к поездке на базу строительства в Каракумах. Когда Коралли стал проверять пианино в железнодорожном клубе, то пришел в ужас. Пианино было так расстроено, что не годилось для концерта. Все попытки наладить инструмент ничего не дали. Стали искать другое пианино.

С трудом в захолустном Казанджике нашли второй инструмент у старого железнодорожника. Оказалось, что на нем не играли с довоенных лет. Состояние этого пианино было хуже первого. В этот день поездка артистов к строителям сорвалась. Я позвонил секретарю обкома партии, и ночью из Красноводска в товарном вагоне поезда прислали не пианино, а настоящий концертный рояль.

 

На второй день, с рассветом, на двух автомашинах, по еле проходимым пескам мы взяли курс на Каракумы. Клавдия Ивановна, ее муж и я выехали на американском вездеходе "Виллис", а на второй машине ГАЗ рабочие везли рояль. После трехчасового изнурительного пути мы прибыли на место. Шульженко и ее мужу отвели палатку, там они стали готовиться к концерту.

 

Концерт начался на импровизированной сцене, устроенной в кузове ГАЗа. Зрителей было очень много. Они с восторгом слушали Клавдию Ивановну, некоторые песни бисировались, а знаменитый "Синий платочек" встретили шквалом аплодисментов. Концерт завершился, когда над Каракумами уже опустилась южная ночь, с северных песчаных гор подул холодный ветер. Так как в Каракумах осенью кроме саксаула ничего не растет, начальник базы под аплодисменты строителей вместо цветов подарил супругам новинки советской часовой промышленности – Клавдии Ивановне "Звезду" в золотой оправе, а Коралли – "Победу".

 

На третий день вернулись в Казанджик. Там Клавдия Ивановна и Коралли дали еще один концерт в клубе железнодорожников. Ночью выехали из Казанджика, утром прибыли в Красноводск. Здесь они выступали еще три дня в клубах моряков, железнодорожников и строителей. Потом на пароходе выехали в Баку "....

 

В своём рассказе Гусейнов почему-то забыл  упомянуть третьего участника поездки –  аккомпаниатора-пианиста Бориса Мандруса, которого Коралли выбрал после длительных поисков методом проб и ошибок. Правда, злые языки утверждали, что главным аргументом в выборе именно этого аккомпаниатора стала его нетрадиционная сексуальная ориентация, так что муж, отправляя жену в длительные гастроли, мог быть совершенно спокойным. Увы, но сам Коралли, блюдя нравственность супруги, себе всё же позволял многое.

 

 Вскоре, он увлекся певицей Ниной Пантелеевой, которая была на 18 лет моложе, и создал для нее концертную бригаду, в которой выступал в качестве конферансье. Отношения с Шульженко становились все более напряженными. А тут еще случился конфликт с очень влиятельным в ту пору народным артистом Николаем Смирновым-Сокольским, который возглавлял эстрадную секцию государственной концертной организации и от мнения которого во многом зависела судьба артиста эстрады. Смирнов-Сокольский выступал обычно в черной бархатной куртке с огромным белым бантом. А Коралли имел неосторожность на одном из концертов прочесть довольно злую эпиграмму:

 

Козьма Прутков был честных правил, 

Оставил нам в наследство бант. 

Не знаете ль, кому оставил 

Он сатирический талант?

 

Понятно, что Смирнов-Сокольский затаил обиду, и вскоре в газете "Советское искусство" появилась статья некоего И. Чекина "Эстрада сегодня", в которой автор давал нелицеприятные характеристики некоторым популярным артистам. "Кто-то из наших мастеров и лауреатов страдает излишней самоуверенностью и зазнайством. У одних – это почивание на лаврах, надменное отношение к товарищам, "затяжная творческая пауза"... У некоторых (Владимир Коралли) это выражается в желании выступать только на самых крупных площадках Москвы и Союза, хотя репертуар ("Пой, ласточка, пой") и исполнительские возможности не дают на это права".

Удар был сильный, тем более что и года не прошло после печально знаменитого доклада А. Жданова и ряда партийных постановлений, исковеркавших судьбы многих прекрасных мастеров. К чести Шульженко, она забыла все обиды на мужа и написала в партком гневное письмо в его защиту. Гроза пока что пронеслась, но в личной жизни супруги все больше отдалялись друг от друга. Окончательно "добила" их отношения история со встречей Нового, 1953-го, года...

Этот год супруги намеревались провести в привычной компании друзей – Утесова, Лемешева, Мироновой и Менакера и др. Как вдруг, когда они уже начали готовиться к вечеру, позвонили от Василия Сталина и пригласили встретить праздник в Зале Чайковского. Обомлевший Коралли сообщил о лестном приглашении супруге, но та встала в позу и категорически отказалась ехать. У Владимира Филипповича, как признавался он позднее, душа ушла в пятки, и вплоть до 5 марта он жил в предчувствии неминуемой катастрофы. Начальство, правда, на сей раз ограничилось внушением по партийной линии, но своего страха Коралли жене не простил.

Они развелись в 1956-м, прожив вместе более четверти века. Эта новость была в Москве, что называется темой дня. Говорили разное. Одни утверждали, будто поводом для развода послужили некие доказательства неверности супруга, которые Шульженко якобы обнаружила в машине. Другие настаивали, что причиной ссоры стало увлечение Клавдии Ивановны молодым зубным врачом.

Со смехом рассказывали, что домработница Шура, узнав о предстоящем разводе своих хозяев, порвала фотографию Коралли на мелкие части и закопала на кладбище... Так или иначе, но развод состоялся и тут, увы, Владимир Филиппович повел себя не лучшим образом: бывшей супруге он отомстил чисто "по-советски".

После войны они с Шульженко получили превосходную четырехкомнатную квартиру на улице Алексея Толстого. Каким-то образом Коралли удалось разделить лицевой счет и произвести квартирный обмен. В квартиру вселилась чужая семья из четырех человек. Учитывая, что у сына к тому времени появились две дочки, жизнь для Клавдии Ивановны и прежде не любившей заниматься бытовыми проблемами, превратилась в подлинный кошмар. Но Коралли это уже не волновало....

Правда, официально он никогда больше не был женат. Ездил по стране с фельетонами и куплетами, но все больше в сборных концертах не очень известных артистов. Если его бывшая жена постепенно превращалась в легенду советской эстрады, получила высшее в стране звание "Народная артистка СССР", то о Коралли вспоминали разве что историки эстрады.

К очередному юбилею он получил звание "Заслуженный работник культуры" – для артиста с таким послужным списком просто унизительное. Но он был рад и этому; выбирать, как говорится, не приходилось.

    

В 1984-м году Шульженко умерла. Коралли воспринял это как предупреждение Судьбы. И тогда он сел за книгу воспоминаний. Его эстрадный стаж к тому времени составил три четверти столетия – достижение совершенно уникальное; было о чем рассказать.

Но сперва родилась концертная программа "Жизнь, отданная эстраде", в которой артист собрал воедино все наиболее примечательные произведения из своего репертуара. 

В 1985-м он приехал с этой программой в родной город. Надо было видеть, что творилось в Одесском Дворце моряков! Казалось, что в зале собрались все сколки "той" Одессы. На концерт шли семьями – от прабабушек до правнуков – посмотреть на бывшего малолетнего куплетиста. Больше уже в Одессе никогда не собиралось в одном месте и в одно время такое количество старых одесситов.

Одно такое семейство преподнесло артисту драгоценнейший дар – вырезку из старой одесской газеты, рекламировавшей выступление "популярного малолетнего куплетиста Володи Каралли". Когда ошеломленный Владимир Филиппович спросил, каким образом сохранилась эта вырезка, смущенная прабабушка призналась, что на оборотной стороне помещено сообщение о смерти ее дедушки. 

Фотокопию старой газеты Коралли поместил на обложке своей книги "Сердце, отданное эстраде", которая вышла в 1988 году тиражом 50 тысяч экземпляров, но была довольно быстро раскуплена. В Одессе, к примеру, достать эту книгу было просто невозможно...

 

С 1986 года в Ленинградском Доме актера начали проводиться вечера памяти Клавдии Шульженко. Неизменными участниками этих программ были В. Коралли и И. Кемпер. За кулисами Коралли любил рассказывать разные истории об их совместной жизни. В частности, о концертном рояле, который был приобретен за сходную цену у Шостаковича, которому срочно понадобились деньги, чтобы отдать карточный долг.

Старый артист упивался вниманием публики, для которой он был раритетом, "мастодонтом". Трудно было представить, что этот быстрый, шумливый человек (о таких говорят – "живчик") выступал еще при царе, а затем пережил абсолютно все периоды советской истории. Он уже начал было заранее готовиться к очередному юбилею, втайне рассчитывая получить наконец-то вожделенное звание народного артиста, но умер, совсем немного не дотянув до 90-летия.

  Прах Владимира Коралли покоится на Новодевичьем кладбище рядом с могилой Клавдии Шульженко, которой он был единственным официальным мужем...

 

                                                                                                                                                                                                                                             Александр Галяс.

http://odesskiy.com/k/koralli-vladimir-filippovich.html