Лжедмитрий I Грозный

Лжедми́трий I, официально именовавший себя царевич (затем царь) Дмитрий Иоаннович, в сношениях с иностранными государствами — Император Димитрий (лат. Demetreus Imperator) (ум. 17 мая 1606) — царь России с 1 июня 1605 по 17 (27) мая 1606, по устоявшемуся в историографии мнению — самозванец, выдававший себя за чудом спасшегося младшего сына Ивана IV Грозного — царевича Дмитрия. Первый из трех самозванцев, именовавших себя сыном Ивана Грозного, притязавших на российский престол.

Царевич Дмитрий погиб при не выясненных до настоящего времени обстоятельствах — от ножевой раны в горло.[1] Его мать обвинила в убийстве Дмитрия пребывавших в Угличе «людей Бориса» Данилу Битяговского и Никиту Качалова, которые немедленно были растерзаны толпой, поднявшейся по набату.

Вскоре после гибели царевича в Углич явилась правительственная комиссия во главе с князем Василием Шуйским, которая после допроса многих десятков свидетелей (следственное дело сохранилось) пришла к выводу о несчастном случае: царевич якобы проколол себе горло ножом, играя в «тычку» (кидая нож в землю), когда с ним случился эпилептический припадок. Несмотря на это, в народе продолжали ходить упорные слухи о причастности к убийству Бориса Годунова и его посланцев, а также о том, что царевич чудесным образом спасся, что и послужило основой для появления в скором времени первого Лжедмитрия.

Экономические и социально-психологические предпосылки появления

Успех или неудача любого самозванца, претендующего на высшую роль в монархическом государстве, основывается на нескольких факторах. Это — готовность высшего класса принять его (например, противопоставив скомпрометировавшему себя правителю), вера угнетённых в «доброго царя», «избавителя», по неким причинам связанная с претендентом, и способность собрать и подчинить себе вооруженную силу, готовую поддержать высказанные притязания. У Лжедмитрия I — по крайней мере, на первом этапе его деятельности — все эти факторы, несомненно, присутствовали.

Борьба за власть в кремлёвских верхах начинается с момента восшествия на престол слабого телом и духом царя Фёдора. Уважения к нему не испытывали ни бояре, ни народ — об этом существует, среди прочего, свидетельствошведского короля — по его словам «русские на своём языке называют его „durak“». Известно, что победителем в этой борьбе оказался Борис Годунов, ставший фактическим правителем государства. Это повлекло за собой умаление власти Боярской Думы, и, соответственно, затаённую враждебность по отношению к «выскочке».

Гибель Дмитрия в Угличе и последовавшая за этим смерть бездетного царя Фёдора привели к династическому кризису. Несомненно, выбранный царь пользовался поддержкой служилого дворянства, и был, возможно, лучшим из кандидатов на высшую роль в государстве как умный и дальновидный правитель. С точки зрения легитимности, вспомнили о том, что через сестру, бывшую замужем за царем Фёдором, он был в родстве с династией Рюриковичей.

Но в то же время избранный царь с точки зрения людей того времени не был равен наследному, ставшему правителем «божьей волей, а не человеческим соизволением». Также ему упорно ставили в вину гибель царевича Дмитрия, и Борис оказывался виноват вдвойне — как «погубитель царского корени» и «самовластный восхититель трона». Реальное положение дел не соответствовало желаемому, и этим не преминула воспользоваться боярская верхушка.

Глухая оппозиция, сопровождавшая правление Бориса с начала и до конца, не была для него секретом. Существуют данные, что царь прямо обвинил приближённых бояр в том, что появление самозванца не обошлось без их содействия.

В последние годы правления Борис перестал выходить из дворца, не принимал челобитных и вёл себя «как вор, боящийся быть пойманным». Пытаясь царствовать не только над имуществом и жизнью, но и над умами подданных, он разослал по всей стране особую молитву, которая должна была читаться в каждом доме в момент, когда поднималась заздравная чаша за царя и его семейство. Понятно, ненависть к Годуновым к моменту его кончины была всеобщей.

Тяжёлый экономический кризис, разразившийся в России в 60—70-е годы XVI века, сменился временным оживлением в начале 90-х. Постепенная потеря крестьянином личной свободы, введение «заповедных лет», когда крепостному было запрещено менять владельца, привело к огромному увеличению количества беглецов, тянувшихся в южные части страны, пополнявших ряды казачества. Уменьшение количества налогоплательщиков и сравнительная маломощность крестьянских хозяйств привели к увеличению налогового бремени, в частности, «царского тягла». В оппозиции к власти находилось и городское население, недовольное тяжелыми поборами, произволом местных чиновников и непоследовательностью правительства в городовой политике. Столкновение интересов феодального государства и дворянства, с одной стороны, закрепощённых крестьян, тяглых посадских людей, холопов и других групп зависимых людей — с другой, явилось источником социального кризиса, породившего Смуту.

Страшный голод 1601—1603 гг., поразивший всю страну за исключением южных её областей, вызванный тремя неурожайными годами подряд, привёл к гибели сотен тысяч людей; цены на зерно поднялись в десятки раз. В народном сознании и это воспринималось как «божья кара» по грехам царя. В подобных условиях не могли не оживиться слухи о «добром царевиче», убитом или, может быть, скрывшемся от посланных Борисом палачей. Почва для появления самозванца была готова.

Итальянский или валашский монах

Версию выдвинул очевидец событий Смутного времени, придворный историограф короля шведского Карла IX Юхан Видекинд, автор книги воспоминаний, известной под именем «Истории десятилетней шведо-московитской войны».

По его словам, неизвестный, претендовавший на московский трон, был ставленником поляков, изначально пытавшихся с его помощью либо захватить, либо подчинить себе Московское царство.

Это был человек хитрый и лукавый; по происхождению, как думают, валах, но иные считают, что он был итальянец <а некоторые считали его евреем>; возрастом и чертами лица он походил на подлинного Димитрия, по мнению многих, видевших того и другого.» 

В то же время Видекинд подтверждает, что этот неизвестный был монахом, далее, бежав из монастыря, оказался на Руси, и, сменив ещё несколько обителей в Киеве и на Волыни, представился Константину Вишневецкому.

Подтверждения своей версии Видекинд не приводит; зато его книга содержит множество ошибочных сведений и пересказанных слухов, в частности, о том, что Грозный предназначал престол младшему сыну, и Фёдор захватил его с помощью Годунова, отстранив законного наследника, а Дмитрий вслед за тем был заключён в угличский монастырь, где и был убит специально посланными для этого людьми.

Также говоря о еврействе, Видекинд, по-видимому, путает Лжедмитрия I со вторым самозванцем, которого действительно часто именовали в документах того времени «крещёным евреем Богданкой».

В настоящее время версия последователей не имеет.

Незаконный сын Стефана Батория

Версию выдвинул Конрад Буссов, немецкий наёмник на русской службе, ещё один очевидец времени Смуты. По его словам, интрига начиналась в Москве, среди недовольной правлением Бориса знати. По её наущению некийГригорий Отрепьев, монах Чудова монастыря, бежал на Днепр с заданием найти и представить к польскому двору подходящего самозванца, который мог сыграть роль погибшего царевича.

Монаха подгонять не пришлось; прибыв на польский рубеж, на Борисфен в Белоруссии (которая принадлежит польской короне), он немедля расставил сети и заполучил, наконец, такого, какого ему хотелось, а именно — благородного, храброго юношу, который, как мне поведали знатные поляки, был незаконным сыном бывшего польского короля Стефана Батория. Этого юношу монах научил всему, что было нужно для выполнения замысла. 

Тот же Отрепьев, по словам Буссова, передал подученному им самозванцу нательный крест с именем Димитрия и в дальнейшем вербовал для него людей в Диком поле.

Современные последователи теории о польском происхождении самозванца обращают внимание на его «слишком легкое» вхождение в страну, где даже один из самых ловких царских дипломатов дьяк Афанасий Власьев казался неуклюжим и необразованным «московитом», его умение ловко танцевать и ездить верхом, стрелять и владеть саблей, а также на его якобы «немосковский» говор, при том что, по сохранившимся сведениям, он совершенно свободно говорил по-польски. Противники в свою очередь указывают на то, что Лжедмитрий I, кем бы он ни был, писал с ужасающими ошибками по-польски и по-латыни, бывшей в то время обязательным предметом для любого образованного поляка (в частности, слово «император» в его письме превращалось в «inparatur», а латинскую речь Рангони ему пришлось переводить), а также на видимую приверженность православию. Указывают также на недоверие к нему поляков и самого папы, прямо сравнившего «спасшегося царевича» с лже-Себастьяном португальским

Отождествление Лжедмитрия I с беглым монахом Чудова монастыря Григорием Отрепьевым было впервые выдвинуто как официальная версия правительством Бориса Годунова в его переписке с королём Сигизмундом. В настоящее время эта версия имеет больше всего сторонников.

Несмотря на то, что посылаемые в Польшу «грамоты» несут на себе следы тенденциозной фальсификации (в частности, в них говорилось о том, что як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, и воровал, крал, играл в зернью, и бражничал, и бегал от отца многажда, и заворовався, постригсе у черницы… и далее, будто Отрепьев отступил от Бога, впал в ересь и в чорнокнижье, и призыване духов нечистых и отъреченья от Бога у него выняли) — причина этих подтасовок совершенно ясна. Польское правительство пытались убедить, что за самозванцем нет и не может быть никакой реальной силы, и потому не стоит поддерживать замысел, заранее обречённый на провал.

Подлинный Юрий (в иночестве — Григорий) Отрепьев принадлежал к знатному, но обедневшему роду Нелидовых, выходцев из Литвы, один из представителей которого, Давид Фарисеев, получил от Ивана III нелестную кличку «Отрепьев». Считается, что Юрий был на год или два старше царевича. Родился в Галиче (Костромская волость). Отец Юрия, Богдан, вынужден был арендовать землю у Никиты Романовича Захарьина (деда будущего царя Михаила), чье имение находилось тут же по соседству. Он погиб в пьяной драке, когда оба сына — Юрий и его младший брат Василий, были ещё малы, так что воспитанием сыновей занималась его вдова.

 Ребёнок оказался весьма способным, легко выучился чтению и письму, причём успехи его были таковы, что решено было отправить его в Москву, где он в дальнейшем поступил на службу к Михаилу Никитичу Романову. Спасаясь от «смертныя казни» во время расправы с романовским кружком постригся в Железноборковском монастыре, расположенном неподалеку от родительского поместья. Однако простая и непритязательная жизнь провинциального монаха его не привлекала: после скитания по монастырям он в конечном итоге вернулся в столицу, где по протекции своего деда Елизария Замятни поступил в аристократический Чудов монастырь. Там грамотного монаха довольно быстро замечают, и он становится «крестовым дьяком»: занимается перепиской книг и присутствует в качестве писца в «государевой Думе».

Именно там, если верить официальной версии, выдвинутой правительством Годунова, будущий претендент начинает подготовку к своей роли; сохранились свидетельства чудовских монахов, что он расспрашивал их о подробностях убийства царевича, а также о правилах и этикете придворной жизни. Позже, если верить официальной версии, «чернец Гришка» начинает весьма неосмотрительно хвалиться тем, что когда-нибудь займёт царский престол. Похвальбу эту ростовский митрополит Иона доносит до царских ушей, и Борис приказывает сослать монаха в отдалённый Кириллов монастырь, но дьяк Смирной-Васильев, которому было это поручено, по просьбе другого дьяка Семёна Ефимьева отложил исполнение приказа, потом же совсем забыл о нём, пока неизвестно кем предупреждённый Григорий бежит в Галич, затем в Муром, в Борисоглебский монастырь и далее — на лошади, полученной от настоятеля, через Москву в Речь Посполитую, где и объявляет себя «чудесно спасшимся царевичем».

Отмечается, что бегство это подозрительно совпадает со временем разгрома «романовского кружка», также замечено, что Отрепьеву покровительствовал кто-то достаточно сильный, чтобы спасти его от ареста и дать время бежать. Сам Лжедмитрий, будучи в Польше, однажды оговорился, что ему помог дьяк Василий Щелкалов, также подвергшийся затем гонению от царя Бориса.

Серьёзным доводом в пользу тождественности Лжедмитрия I с Отрепьевым считается акварельный портрет самозванца, обнаруженный в 1966 году в Дармштадте американским исследователем Ф. Бабуром. На портрете стоит латинская надпись «Demetrius Iwanowice Magnus Dux Moschoviae 1604. Aetatis swem 23», то есть «Дмитрий Иванович Великий Князь Московии 1604. В возрасте своём 23». Надпись сделана с характерными ошибками — теми же, на которые обратил внимание ещё С. П. Пташицкий  — путаницей между буквами «z» и «e» при написании польских слов. Портрет важен хотя бы потому, что реальному царевичу, останься он жив, в 1604 г. исполнилось бы 22 года, в то время как Отрепьев был на год или два его старше.

Обращают внимание также на письмо Лжедмитрия к патриарху Иову, обильно уснащённое церковнославянизмами (что указывает на церковное образование его автора) и наблюдениями, которые, как считается, могли быть сделаны только человеком, лично знакомым с патриархом.

Со своей стороны, противники такого отождествления обращают внимание на «европейскую образованность» первого самозванца, чего трудно было бы ожидать от простого монаха, его умение ездить верхом, легко владеть конём и саблей.

Также известно, что будущий царь Московский возил с собой некоего монаха, которого выдавал за Григория Отрепьева, доказывая таким образом, что грамоты царя Бориса лгут. Возражение, что этим монахом был совсем другой человек — «старец Леонид» — отметаются на том основании, что «названный Отрепьев» показал себя в конце концов пьяницей и вором, за что был сослан самозванцем в Ярославль — то есть, по соседству с городом, где подлинный Отрепьев начинал свою монашескую карьеру — место, более чем неподходящее для его «двойника».

Отмечают также, что Отрепьев был достаточно известен в Москве, лично знаком с патриархом и многими из думных бояр. Кроме того, в Кремлевский дворец во времена царствования самозванца был вхож архимандрит Чудова монастыря Пафнутий, которому ничего не стоило бы изобличить Отрепьева. К тому же специфическая внешность первого самозванца (большие бородавки на лице, разная длина рук) также усложняла обман.

Подлинный Дмитрий

Заёмное письмо Лжедмитрия Юрию Мнишеку на 3 тыс. злотых

Амстердам, 1606 год. рис. П. Иоде. Надпись на портрете «Действительный портрет Великого Князя Московии, убитого своими же поддаными 18 мая 1606 года» Под портретом «Дмитрий Великий Князь Московский». Лжедмитрий изображён с усами, в меховой шапке с пером и не похож на все другие свои портреты.

Версия о том, что человек, именующийся в исторических работах «Лжедмитрием» на самом деле был царевичем, спрятанным и тайно переправленным в Польшу, также существует, хотя и не пользуется популярностью. Сторонниками спасения выступали, среди прочих, историки XIX-начала XX века А. С. Суворин, К. Н. Бестужев-Рюмин , подобную версию считал допустимой Казимир Валишевский и др. Идею о том, что «легче было спасти, чем подделать Димитрия» высказывал такой крупный историк, как Н. Костомаров. В настоящее время также существуют исследователи, разделяющие подобную точку зрения.

Основой этой гипотезы следует считать, видимо, слухи, начавшие ходить вскоре после смерти царевича, о том, что убит был некий мальчик Истомин, а подлинный Димитрий спасён и скрывается.. Сторонники её считают также исключительно важным сообщение английского купца Джерома Горсея, в то время высланного в Ярославль за ссору с влиятельным дьяком Андреем Щелкаловым, о приезде к нему брата царицы, Афанасия Нагого, который сказал ему следующее:

«Царевич Дмитрий мертв, сын дьяка, один из его слуг, перерезал ему горло около шести часов; [он] признался на пытке, что его послал Борис; царица отравлена и при смерти, у нее вылезают волосы, ногти, слезает кожа. Именем Христа заклинаю тебя: помоги мне, дай какое-нибудь средство!»

Особенно важным сторонники подобной точки зрения считают утверждения современников, что Дмитрий, по всей видимости, никогда не «играл» некую роль, но искренне считал себя царевичем. В частности, он не боялся разоблачений из Польши и после своего воцарения смело пошел на обострение отношений с Сигизмундом, также он весьма смело и неосмотрительно помиловал Василия Шуйского, уличённого в заговоре против него, хотя имел прекрасную возможность избавиться от нежелательного свидетеля, имевшего сведения о том, что произошло в Угличе из первых рук. Серьёзным аргументом считается также то, что бывшая царица принародно узнала в самозванце своего сына, и наконец, то, что мать не делала, по-видимому, заупокойных вкладов о душе убитого сына (то есть знала, что он жив — служить заупокойную службу о живом человеке считалось тяжким грехом).

С точки зрения сторонников гипотезы «спасения», события могли выглядеть так — Дмитрий был подменён и увезён Афанасием Нагим в Ярославль (возможно, в этом принял участие уже упомянутый Джером Горсей). В дальнейшем он постригся под именем Леонида в монастырь Железный Борк или же был увезён в Польшу, где воспитывался иезуитами. На его место был приведен некий мальчик, которого наспех выучили изобразить эпилептический припадок, а «мамка» Волохова, подняв его на руки, довершила остальное.

Для того, чтобы оспорить факт, что подлинный Дмитрий страдал «падучей болезнью», чего отнюдь не наблюдалось у его заместителя, выдвигаются две возможные версии. Первая состоит в том, что вся история об эпилепсии заранее была сочинена царицей и ее братьями, чтобы таким образом замести следы — как основание указывается, что сведения об этой болезни содержатся лишь в материалах следственного дела. Вторая ссылается на известный в медицине факт, что припадки эпилепсии могут сами собой затихать на несколько лет, при том, что у больного формируется весьма определенный склад характера «сочетание великодушия и жестокости, грусти и веселости, недоверия с чрезмерной доверчивостью» — все это обнаруживает у первого самозванца К. Валишевский.

Со своей стороны, противники высказанной гипотезы отмечают, что она построена на чистых догадках. Смелость первого самозванца можно объяснить тем, что он сам искренне верил в свое «царственное происхождение» будучи между тем простым орудием в руках бояр, которые, свергнув Годуновых, в конечном итоге избавились от него. В начале XX века были найдены вклады о душе «убиенного царевича Димитрия», сделанные его матерью. Инокиня Марфа, бывшая царица Мария, признав Лжедмитрия сыном, позднее столь же легко отреклась от него — объясняя свои действия тем, что самозванец угрожал ей смертью.

Предполагается, что ею также руководила ненависть к Годуновым и желание из нищего монастыря вернуться в царский дворец. Что касается «эпилептического характера», характеризующегося «вязкостью мыслей, застреванием, медлительностью, прилипчивостью, слащавостью в отношениях с другими лицами, злобностью, особой мелочной аккуратностью — педантичностью, черствостью, пониженной приспособляемостью к изменяющимся условиям, жестокостью, склонностью к резким аффектам, взрывчатостью и т. д.» — то ничего подобного современные исследователи в описаниях, относящихся к первому самозванцу, не находят.

Что касается следственного дела — то велось оно открыто, причём свидетели допрашивались при большом стечении народа. Вряд ли можно полагать, что при таких условиях выдумка осталась бы незамеченной.

Отмечается также, что в случае спасения прямой резон был сразу отправить ребенка в Польшу, а не оставлять в монастырях, где его в любой момент могли найти убийцы.

Обвинять иезуитов в том, что они якобы «спасли Димитрия» с далеко идущей целью, обратить Московию в католичество, также сложно, так как известно из письма папы Павла V, что в католичество Дмитрия обратили францисканские монахи, а к иезуитам он попал уже намного позже.

Также приводятся свидетельства К. Буссова, который, разговаривая с бывшим сторожем углицкого дворца, услышал от него следующие слова:

Он был разумным государем, но сыном Грозного не был, ибо тот действительно убит 17 лет тому назад и давно истлел. Я видел его, лежащего мёртвым на месте для игр. 

То же якобы подтвердил Пётр Басманов, один из самых преданных самозванцу людей, вместе с ним убитый во время восстания:

Хотя он и не сын царя Ивана Васильевича, все же теперь он наш государь. Мы его приняли и ему присягнули, и лучшего государя на Руси мы никогда не найдём.