Глеб Глинка

ГЛИНКА Глеб Александрович (1903, Симбирск — 5 июня 1989, Кэбот, шт. Вермонт, США), русский поэт, прозаик, литературовед. 
Из семьи, принадлежавшей к роду видных деятелей отечественной культуры и науки. В 1925 окончил Высшийлитературно-художественный институт имени В.Я. Брюсова. Участвовал в литературной группе «Перевал (см.ПЕРЕВАЛ (литературная группа))», сотрудничал в журналах: «Новый мир», «Красная новь», «Молодаягвардия», «Наши достижения» и др. Автор книг: «Времена года» (1926), «Изразцовая печка» (1929), «Эшелонопаздывает» (1932), «Истоки мужества» (1935), «Павлов на Оке» (1936), большой научной работы по теориирусского стихосложения. В 1941 добровольцем ушел на фронт в составе писательской ротыКраснопресненской дивизии Московского ополчения. Оказался в плену, до конца войны содержался вконцентрационных лагерях. После освобождения проживал в Брюсселе, Нью-Йорке, американскогогражданства не принял. В США опубликовал книгу стихов, сборники «В тени» (1968) и «Было завтра» (1972), печатался в сборниках поэтов-эмигрантов, был постоянным автором «Нового журнала». Много печатался в«Новом журнале», выпустил антологию «На перевале» (Нью-Йорк, 1954), куда вошла проза, критика и стихи«перевальцев», а также два сборника собственных стихотворений «В тени» (Нью-Йорк, 1968) и «Было завтра» (Нью-Йорк, 1972).

http://dic.academic.ru/dic.nsf/es/73811/%D0%93%D0%9B%D0%98%D0%9D%D0%9A%D0%90

*******************

Некоторые  источники после смерти Доктора Лизы (невестки) вдруг стали писать о прошлом Глеба Александровича, что он сдался в плен, что служил у Власовцев, что потом перебрадся в США, где служил в ЦРУ. Такие данные распространены, но ни кем не подтвреждены.

********************

Из антологии Евгения Евтушенко «Десять веков русской поэзии»

В 1934 году в знаменитую московскую десятиэтажку по Большому Гнездниковскому переулку, где располагался цыганский театр «Ромэн» и жил прокурор Андрей Вышинский, въехало издательство «Советский писатель». При издательстве на втором этаже открылась литературная консультация. И туда за два года до войны вместе с бывшим одноклассником, а теперь студентом МИИТа Евгением Веденским заглянул второкурсник пединститута Николай Глазков. Он уже года три развлекал друзей собственными стихами, а недавно придумал себе кличку небывалиста и старался подтвердить ее непохожестью ни на кого. Если это удавалось, стихи называл противоестественными.

Так вот о консультации. «Там было несколько консультантов, но особенный интерес, пожалуй, вызвал у нас с Глазковым Глеб Александрович Глинка, – рассказывает Веденский. – Произведения он разбирал вдумчиво, неторопливо. Некоторым авторам давал разнос, да такой, что те больше у него не появлялись. <...>

Мы пока оставались только зрителями. Велико было наше удивление, когда Глинка подошел к нам и сказал: «Вы ведь тоже поэты, так прочтите мне что-нибудь».

Глазков приосанился и шепнул мне: «Прочту ему самые противоестественные». Прочел он свой первый «Манифест» и еще кое-что.

Неожиданно Глинка схватил Колю за руку и воскликнул: «Да ведь Вы настоящий поэт! – и добавил: – Очень хочется с Вами поговорить. Приходите ко мне. Вот мой адрес».

Мы бывали много раз у Глеба Александровича. Это был приземистый человек лет пятидесяти с небольшим. Занимал он небольшую комнату (насколько я помню, десятиметровую) в коммунальной квартире на Новинском бульваре. Стихи он знал великолепно и так же их читал. Особенно хорошо Пушкина и Блока.......

.....Выглядевшему на «пятьдесят с небольшим» Глебу Глинке не было тогда и сорока. Впрочем, для двадцатилетних парней что сорок, что пятьдесят – не одно ли и то же?

Исследовательница Глазкова, Ирина Винокурова, отмечает, что «с лета 39-го года и вплоть до самого начала войны, имя Глинки постоянно упоминается в глазковских дневниках». Правда, как обычно, без контекста. Но параллельно у молодого поэта происходят резкие перемены в выборе чтения. Он открывает для себя только что вышедшие книги избранных стихотворений Бориса Пастернака и Велимира Хлебникова. Достает (и, наверно, не только по совету, но и с помощью Глинки) давние сборники «Путем зерна» Владислава Ходасевича и «Версты» Марины Цветаевой, «Пепел» Андрея Белого и «Громокипящий кубок» Игоря Северянина, поэму расстрелянного Бориса Корнилова «Моя Африка». Присматривается к переводам из Эмиля Верхарна и Уолта Уитмена. Вчитывается в воспоминания Бенедикта Лившица «Полутораглазый стрелец», с ироническим прищуром оглядывающегося на дерзкие и суетные затеи футуристической артели... И в это же время появляются у Глазкова стихи о цензуре и самоцензуре, о славе подлинной и мнимой – и, скорее всего, тоже под влиянием серьезного собеседника и наставника. .....

....... На исходе 1920-х годов Глинка примкнул к литературной группе «Перевал», самой миролюбивой и ненавязчивой в обстановке непримиримой вражды и соперничества. Перевальцы отстаивали искренность и органичность творчества, выступали за слияние мировоззрения с мироощущением, против казенщины, подхалимства и прислужничества. И если поначалу за естественное стремление быть в искусстве самими собой их брала в оборот цепная журналистика, то с весны 1937-го за дело взялись следователи НКВД. Из первой десятки перевальцев уцелели всего двое. Себя Глинка относил к «меньшой братии» – не по возрасту или дарованию, а по некоторой обособленности из-за побочных занятий. Он сам, например, помимо общения с коллегами из группы, читал лекции по теории литературы и вел семинары в Литинституте, редактировал сборники молодых поэтов и, как мы уже знаем, работал с начинающими авторами в консультации при «Советском писателе». «Меньшую братию, – по его словам, – тоже трепали на допросах, кое-кто отсидел несколько месяцев в Бутырках».

Придет время – и Глинка составит антологию писателей-перевальцев и напишет историю становления и разгрома этой группы.

В июле 1941 года он записался от Союза писателей в Московское ополчение. На фронт отправился в одной колонне с Александром Беком, Даниилом Даниным, Эммануилом Казакевичем, Василием Кудашевым, Юрием Либединским, Владимиром Трениным, Рувимом Фраерманом, Георгием Штормом... Вместе с ними упомянут в мемуарных записках Бориса Рунина: «Одно время командиром моего отделения был прозаик и поэт Глеб Глинка. <...> Глинка был старше меня лет на восемь-десять. К тому же он был охотник, то есть человек, приученный к полевым условиям, и его покровительство на первых порах очень облегчало мою ополченскую участь. Он умел выбрать и в поле, и в лесу хорошее место для ночлега, он приучил меня к строгому питьевому режиму на марше, он помогал мне преодолевать дневной зной и ночную стужу».

Осенью под Вязьмой ополченцы попали в окружение. Многие погибли. Жене Глинки, высланной из Москвы вместе с десятилетней дочерью за обнаруженных в роду немцев, сообщили, что он пропал без вести. А он оказался в плену, сидел в немецких концлагерях и был освобожден союзниками. Несколько лет прожил в Бельгии, занимался скульптурой. Женился, родил сына и с новой семьей перебрался в Штаты. Здесь вернулся к стихам. С 1953 года печатался в нью-йоркском «Новом журнале». Выпустил два стихотворных сборника – «В тени» (1968) и «Было завтра» (1972). Выступая сразу после выхода второго сборника, четко обозначил свои художнические пристрастия и установки:

«Как любой поэт, я жадно осязаю всё земное. Игра плоти волнует меня не меньше игры разума. В своей лирической исповеди по мере сил я избегаю лжемудрствования и думаю, что о примитивных вещах еще возможно говорить осложненно, но о сложном и сокровенном мне хочется говорить до детскости просто и немногословно».....

http://www.newizv.ru/culture/