Кришьянис Петерс

Кришьянис Петерс - политик, глава Департамента сообщения Рижской думы (РД), экс-глава Международного аэропорта "Рига". 

Сын первого посла Латвийской Республики в РФ - народного поэта и духовного лидера возрождения и восстановления независимости Латвии - Яниса Петерса.

родился в Риге в 1975 году.

 В 1997 году закончил факультет политологии МГИМО.

По информации телеканала LTV, днем 13 ноября, Петерс вылетел в Австрию с рабочей поездкой.

Сообщается, что политику стало плохо, когда он спускался по трапу в аэропорту Вены. Петерс упал, потеряв сознание. Оперативно прибывший экипаж медиков не смог ему помочь, констатировав смерть.

У Петерса осталась русская жена, москвичка и сын.

***************************************************************

Cамый молодой министр Кришьянис Петерс в детстве отчаянно дрался с детьми генералов     

Можно сказать, что с этого человека начался нынешний правительственный кризис. После увольнения Айнара Шлесерса с поста министра сообщений репшисты не захотели видеть на этом посту Кришьяниса Петерса, пока Первая партия не покается «за грехи коррупции». В итоге Петерс министром стал, а «Новое время» ушло из правительства.     Свое первое интервью на посту министра сообщений Кришьянис Петерс (Первая партия) дал «Субботе». Он рассказал, как...    

 Друзья зовут его просто Криша... Когда несколько лет назад на одной из вечеринок я представлял российским коллегам Кришьяниса Петерса, у меня с языка сорвалось: «Это Криша, сын Ян Яныча». Криша не растерялся и тут же добавил: «И отец Франца Кришьяновича...»

Что такое sovokupnost      

— Сколько лет вы в России прожили?    

 — С 1993 года по 1998 год. Мой отец был послом Латвии, а я учился в Московском государственном институте международных отношений.     

 — Сын посла Латвии в Москве хорошо учился?    

 — Ой, мне тогда было совсем не до девушек, скажу честно... При поступлении в институт у меня были большие проблемы. Я первые два курса сильно отставал. Я учился хуже остальных, для кого русский был родным, 

— я-то окончил латышскую школу. Когда мне говорили, что международное право является совокупностью традиций и чего-то еще, я не знал, что такое совокупность. Я лишь истерично записывал латышскими буквами это слово. Вот для вас что такое совокупность традиций?

     — Это когда традиции совокупляются...      

— (Смеется.) Но я тогда и такого слова не знал. В общем, первые два года мои конспекты были полны русских терминов на латинице... То же самое и с иностранными языками. Изучая их, я в голове вначале переводил с итальянского или английского на латышский, а только потом на русский, ну и обратно — то же самое.      

— И как вы сдавали экзамены?     

— По-разному. Но никогда не забуду зачет у Андрея Козырева, первого министра иностранных дел России... Он пришел, что-то 10 минут порассказывал своим бархатным голосом, от которого млели все девушки нашего курса. Потом попросил зачетки и поставил всем зачет.     

 — Где вы жили?     

— Вначале в посольстве. А потом, когда начали встречаться с Настей, моей будущей женой, переехали на Юго-Запад, на улицу Академика Пилюгина, где сняли квартиру.     

Это была самая маленькая квартира, которую я видел в своей жизни: общая площадь, вместе с кухней и ванной, — 17 квадратных метров! Мы разбирали диванчик в комнате, и он доходил до окна. Больше места в комнате не было. Но при этом мы там умудрялись устраивать тусовки, приглашая в гости по нескольку десятков однокурсников. Наверное, на квадратный метр приходилось по два человека. Двери были открыты, люди тусовались в подъезде, у лифта, в ванной... Было весело.     

 — Что соседи говорили?     

— А соседи тогда жили такой же жизнью. Дом принадлежал какому-то ведомству, и в нем снимали квартиры в основном представители африканских стран из Института дружбы народов имени Патриса Лумумбы.

«Мне стыдно смотреть на себя»      

— Остаться в Москве искушение было?     

— О да! Уже в конце 90-х в Москве я мог бы получать в 5-10 раз больше, чем в Риге. Было много предложений. В МГИМО очень сильные корпоративные связи, почти все мои однокурсники с дипломом «Международные отношения и политология» не стали дипломатами, а устроились в консалтинговые компании. Я тоже был уверен, что останусь в Москве.    

 Но однажды мне в Москву позвонил Айнар Шлесерс: «Криш, пошли в политику?» И я легкомысленно согласился. Я подумал: два месяца предвыборной кампании (это было в 1998 году) пересижу в Риге, вернусь в Москву.     

Выборы в VII Сейм закончились, я никаким депутатом не стал, снова уехал в Москву. И снова звонит мне Шлесерс, говорит, что будет министром экономики в правительстве Криштопанса и слагает депутатский мандат. Следующим по списку иду я — так и отработал пять месяцев в Сейме. А потом меня эта политика просто затянула. В 1999 году мы с Настей свадьбу уже играли в Риге.      

— Первые ощущения от нахождения во власти?    

 — Шлесерс стал министром экономики в 28 лет, мне тогда было 23 года. Заходим мы с ним с министерство, и я словно ребенок удивляюсь служебным машинам, большим кабинетам... Сейчас вспоминаю того 23-летнего мальчика Кришьяниса в министерстве экономики, и мне почему-то стыдно.      

— Если сейчас посмотреть на 30-летнего министра сообщений Кришьяниса Петерса, не стыдно?     

— Наверное, тоже будет. Но ближе к сорока годам.

«Как я позорил поэта Яниса Петерса»

Криша: первые шаги в политику.
Фото - из личного архива Кришьяниса ПЕТЕРСА.

     — Вы ощущаете себя сыном великого латышского поэта?    

 — Сейчас я это чувствую, раз в неделю, когда на выходные мы приезжаем к родителям.     В детстве к отцу домой все время приходили поэты, всяческие деятели культуры... Кстати, отец никогда не заставлял меня читать книги, как-то само приходило: раз — и потянулся к очередному томику.      

— О чем с вами отец говорил наедине в советское время?     

— Отец много говорил о политике. Мне было интересно его слушать, это был неподдельный интерес. Например, отец говорил, что сейчас Латвия могла бы быть независимым социалистическим государством. Как Болгария, Венгрия или Польша.     

Наверное, на взгляды отца повлияли взгляды и судьба моего дедушки. Дед был ярким социал-демократом. В 1919 году, защищая Ригу от войск Бермонта-Авалова, он стал инвалидом. В его окоп бросили гранату, которую он пнул ногой. Когда армия отступила, он остался лежать без ноги. Пришли немцы, выстрелили ему в голову и ушли. Но пуля только сняла скальп, дед остался лежать в луже крови. Подобрал его Красный Крест. Впоследствии у деда было восемь детей.      

— В школе заставляли читать стихи отца?     

— Не только заставляли, но и всегда первым вызывали к доске. Я чаще всего никаких стихов наизусть не учил и вообще учился неважно.     

Помню, как меня заставляли петь в школьном хоре. Этого я избегал, тогда учителя латышского языка, и без того пристально наблюдавшие за мной, говорили: «Как тебе не стыдно! Твой отец поднимает национальное самосознание, а ты не хочешь петь в хоре и бегать кросс за честь школы...» Для меня это было каторгой. И при любом моем проступке в школе я тут же слушал лекцию про своего отца и про то, как я его позорю...      

— Петерс в Риге жил в доме на ул. Весетас, где поселились семьи культурной элиты Латвии. А в доме напротив жили семьи генералов Прибалтийского военного округа. Что происходило, когда дети из обоих домов встречались в одном дворе?     

— Происходило национальное движение сопротивления в отдельно взятом дворе. (Смеется.) Это были широкомасштабные боевые действия! Оружие войны — пластмассовые бутылки из-под моющего средства «Каштан», продырявленные раскаленным на газовой плите гвоздем. Они лучше других бутылок обливали противника. И всегда это заканчивалось драками.

    Помню, как однажды нам пришлось с боем сдать все позиции: сыну Мариса Чаклайса Илмару разбили очки. Мы с Илмаром собрались и отправились им мстить, но в этот момент никого во дворе уже не было.     

Меня такие потери, как разбитые очки, миновали. Я никогда в детстве не был писательским сынком, скорее наоборот — всегда хорошо кушал на радость маме и из-за своей комплекции мог за себя постоять. Кроме того, мне двоюродный брат приносил полулегально изданные книги о самообороне. Этим я в детстве увлекался более охотно, чем стихами отца про Ленина. Ну а начитавшись книг, отрабатывали приемчики — вроде пальцем в глаз...      

— Ваш сын Францис дерется во дворе?     

— Нет. У него два родных языка — латышский и русский. Поэтому проблем со сверстниками у него нет. Куда бы мы ни пришли в гости — в русскую компанию или в латышскую, — он всегда находит общий язык. Межэтническое противостояние на обливалках из-под «Каштана» его как-то миновало. (Смеется.)

Любимый город      

— Что для вас значит слово «Россия»?     

— Я знаю, что могу сейчас выглядеть снобом, но я различаю Россию и Москву. Для меня Россия — это то, о чем нам рассказывали на лекциях, что-то из политологии — вроде «одна из сверхдержав, обладающая ядерным оружием».     А Москва... Это один из любимых городов в мире. Это места, которые связаны с самым интересным возрастом — с 18 до 24 лет. Там я начал свою взрослую жизнь — первые разочарования, первые увлечения, первые попытки в бизнесе...     

— Куда Кришьянис Петерс поведет человека, который попросит: «Покажи Москву!»?

— Я долго убеждал своего приятеля Юриса Луянса (бывшего министра экономики. — А. М.),что он должен побывать в Москве. Наконец убедил, мы поехали. Я показал ему свои любимые места в центре — Чистые пруды, Охотный ряд, Тверскую... Хотя сейчас с Тверской связано много предрассудков, как у нас с улицей Чака...     

 — И с каким впечатлением Юрис Луянс вернулся в Ригу?    

 — Москва ему не понравилась. Как я ни старался.

«Хочу в комиссию»     

— Я вообще думал, что я человек без амбиций. Но после отставки Шлесерса я хотел занять кресло министра сообщений. В партии никто против не был. Сейчас очень хотел бы возглавить межправительственную латвийско-российскую комиссию по сотрудничеству.      

— Почему после МГИМО вы не пошли работать в латвийский МИД. Образование было, протекция отца тоже. Что помешало?     

— В конце 90-х годов, когда МИДом заведовал Валдис Биркавс, мое отношение к этому ведомству было крайне негативным. Это было очень лицемерное учреждение. Помню, отец готовил визит Черномырдина в Ригу, к нам мог приехать и президент Ельцин, разговоры об этом тоже шли. Но латвийский МИД тогда сделал все, чтобы эти визиты были сорваны. Отношения с Россией снова застопорились. Отец тогда сильно переживал. К счастью, сейчас работа МИДа Латвии изменилась.      

— Что сказал сын Францис папе-министру после утверждения?     

— Он вообще смутно представляет, где работает папа и чем занимается. На вопрос знакомых «Кто твой папа?» Францис отвечает: «Работает с бумагами». Прямо как Борис Николаевич Ельцин в конце 90-х годов...  

http://old.subbota.com/